Костомаров откровенно клянчит деньги, даже не очень ссылаясь на расходы по созданию типографии.
Михаил Илларионович всегда готов помочь, но после поездки за границу у него ни копейки. И потом это хныканье просто бестактно: ведь и двух недель не прошло с тех пор, как он послал Костомарову последнее, что у него было.
Как назло, Чернышевский уехал в Саратов, тот достал бы денег! А теперь еще, чего доброго, Костомаров начнет отговариваться, заявит, что затяжка с печатаньем прокламации произошла именно из-за отсутствия средств. Ведь он привез только корректуру «Барским крестьянам». А «Солдатам»? Ее и не начинали набирать…
Михайлов не любит недомолвок, пусть Костомаров скажет прямо.
Но отставной корнет продолжает что-то бубнить насчет бедной мамы и заневестившейся сестры.
Михаил Илларионович протягивает Костомарову листовку «К молодому поколению».
— Прочтите, это самая последняя прокламация, и, как видите, она отпечатана, остается ее только распространить.
Михайлов, невольно впадая в тон намеков, не договаривает. Но и без того ясно, что прокламация «К молодому поколению» отпечатана, а вот «Барским крестьянам» — нет.
Костомаров читает долго.
И нельзя понять — одобряет он прокламацию или не согласен с ней.
Михайлов терпеливо ждет и про себя еще и еще раз отмечает, что Костомарова будто подменили и даже его неприятные черты лица теперь выглядят просто отталкивающе. Костомаров явно затягивает чтение, чтобы выиграть время, вызвать вопросы Михайлова и первому не высказываться. А там можно будет увести разговор и в сторону.
Но Михайлов спрашивает в упор: согласен ли Костомаров взять с собою в Москву 100 экземпляров этой прокламации и распространить ее в основном среди московского студенчества?
Костомаров не смотрит собеседнику в глаза. Нет, он возьмет только один экземпляр для ознакомления. Он боится брата, а 100 экземпляров от него не спрячешь.
И снова разговор возвращается к бедственному положению, в котором очутились он, Костомаров, и его семья.
— Если так будет продолжаться, — вдруг выпаливает корнет, — то я пойду в жандармы…
И умолкает на полуслове.
Михайлов ничего не отвечает.
Пауза затянулась. Костомаров уже жалеет, что сболтнул лишнее, и лихорадочно ищет путей отступления.
— Конечно, я хочу это сделать во вкусе Конрада Валленрода и, как тот литвин из поэмы Мицкевича, забравшийся в логово рыцарей, отомстить меченосцам из Третьего отделения, зная о них все.
Костомаров натянуто смеется.
