Едва Казанова узнал эту ошеломляющую новость, как его вместе с двумя десятками других людей, бывших рядом, забрали солдаты. Неужели он выбрался из Пьомби лишь для того, чтобы подвергнуться произвольному заключению в Версальской кордегардии? Проклятие на нем, что ли? Я полагаю, в первые минуты Джакомо не мог не подумать с тоской обо всех безвестных узниках, годами томящихся в подземельях Бастилии. А если он сам попадет туда, пробыв пятнадцать месяцев в Пьомби? Неужто его судьба побывать во всех тюрьмах Европы!
Королю в самом деле вонзили нож в правый бок, в пять часов вечера, когда он выходил из Версальского замка и собирался сесть в карету, чтобы вернуться в Трианон. Когда он спустился с лестницы, освещенной факелами стражи, к нему бросился какой-то человек, оттолкнул солдат и ударил короля в бок. Сначала Людовик XV подумал, что его ударили кулаком. Он приложил руку к груди, а когда отнял – та была вся в крови, ручьем струившейся по камзолу. По счастью, в тот январский день было довольно холодно, и он надел два плотных плаща, один из которых был подбит мехом, что смягчило удар. Жизненно важные органы не пострадали. И тем не менее, по ужасной привычке века, ему из предосторожности пустили кровь, от чего король, разумеется, ослаб еще больше. Правда, неделю спустя он совершенно поправился.
После четырех-пяти минут заключения Казанову и его товарищей по несчастью выпустил офицер, который принес им сухие извинения. В самом деле, убийцу поймали сразу: им оказался некий Робер Франсуа Дамьен, сначала бывший метрдотелем, а потом бродячим торговцем чистящими средствами. Его приговорили к самой мучительной казни: рвали щипцами, жгли и четвертовали.
Чтобы доставить удовольствие своим тогдашним знакомым, «любопытствующим увидеть ужасное зрелище», Казанова предоставил в их распоряжение широкое окно, выходящее на Гревскую площадь, которое снял за три луидора. Сам он тоже присутствовал при жутком расчленении Дамьена 28 марта 1757 года, которое длилось не менее полутора часов. Гревская площадь была черна от народа, а во всех окнах торчали зеваки, привлеченные страшным зрелищем, среди которых множество знатных красавиц, которые, думая тем самым польстить государю, напротив, возмутили Людовика XV своим непристойным присутствием при казни несчастного.
«Во время казни Дамьена, – пишет Казанова, – мне пришлось отвести глаза, услышав его вопли, когда у него осталась лишь половина тела; но Ламбертини и мадам ХХХ их не отвели; и отнюдь не от жестокости сердца. Они сказали мне – и мне пришлось притвориться, будто я им поверил, – что не чувствовали ни малейшей жалости к такому чудовищу, настолько они любили Людовика XV» (II, 47). Все современники подтверждают грубую и безжалостную бесчувственность женщин при виде ужасных мучений и агонии Дамьена. Чтобы оградить себя от жестокостей, вызывавших у него отвращение, Казанова перешел от мучений к любви, от крови к сексу. Если ему не хотелось глядеть на казнь, то он не упустил ничего из эротических маневров графа Тиретта де Тревизо, неделикатного соотечественника, которому пришлось бежать во Францию, растратив казну своего города с единственной целью – раздобыть денег на удовольствия во время карнавала. Тот активно занимался мадам ХХХ. «Стоя позади нее и очень близко, он приподнял ее платье, чтобы не наступить на его край, и все было прекрасно. Но потом я увидел в лорнет, что он приподнял платье чересчур высоко; тогда я, не желая ни помешать предприятию моего друга, ни смутить мадам ХХХ, встал позади моей прелестницы таким образом, чтобы ее тетя была уверена в том, что ни мне, ни ее племяннице не видно, что с ней делает Тиретта. Я слышал шорох платья целых два часа и, находя происходящее довольно забавным, ни разу не отступил от положенного себе правила. Я больше восхищался хорошим аппетитом в самом себе, нежели дерзостью Тиретты, ибо в этом я зачастую ему не уступал» (II, 47). Удивительное положение! Мадам ХХХ позволяет взять себя сзади, глядя, как расчленяют человека! Постепенно, чисто в стиле Казановы, разворачивается настоящий порнографический водевиль, когда Джакомо узнает из уст самой мадам ХХХ, что Тиретта совершил ужасную низость, гнусную и непростительную. Надо, разумеется, понимать, что в том положении, в каком он находился, он вступил с ней в сношение через задний проход. Джакомо усовестил своего юного друга, чтобы тот извинился перед своей возмущенной партнершей:
