Но Кейси сделала то, чего он меньше всего ожидал. Протянув руку, она нежно коснулась его подбородка. Она посмотрела на Тернера с такой нежностью, что ему показалось: еще чуть-чуть, и он растает.
– О, Тернер, – произнесла она так, словно от сожаления у нее разрывалось сердце. – О, Тернер. Теперь я понимаю, за что тебя любят дети и собаки.
Она взглянула на верную Харпер и коснулась щеки Тернера, не обращая внимания на присутствующих.
– Ерунда. Вероятно, от меня просто пахнет гамбургерами.
– Не пахнет. – Кейси покачала головой, а затем покраснела и опустила руку.
Тернер думал, что Кейси посмотрит вокруг, чтобы проверить, не наблюдает ли кто-нибудь за ними, но она этого не сделала. Казалось, ей наплевать, если кто-то неправильно истолкует ее нежность.
Тернер почувствовал, будто сама его жизнь зависит от того, как от отшутится.
– Эй! Мне просто показалось, что Харпер нюхала мою шею, пока я спал на диване.
Кейси улыбнулась.
– Ладно, – сказала она. – Ты научил меня лепить снеговиков. Я научу тебя делать имбирное печенье.
У Тернера была прекрасная отговорка – головная боль. Голова у него действительно болела. Раньше. До того, как к его лицу прикоснулась рука Кейси. Похоже, она его исцелила. Разве такое возможно?
Тернеру казалось, что чувство под названием любовь, которого он старательно избегал и постоянно отрицал ее необходимость, витает в воздухе кухни.
Вокруг него его друзья. Рядом с ним безусловно любящая его собака. И ребенок. Он почувствовал любовь в по-ангельски мягком прикосновении Кейси к его заросшей щетиной щеке.
Любовь. Тернер сторонился ее со дня гибели отца. Он боялся, что в него кто-то влюбится; страшился не оправдать чьих-то надежд. Он бежал от любви, считая, что ее не достоин.
Тернер был абсолютно уверен в своей силе и мужественности. Он стоял плечом к плечу с однополчанами во время опасных сражений; боролся и добивался своего тогда, когда другие отступали; он соглашался рисковать жизнью тысячи раз, когда другие мужчины отказывались.
Но теперь он понял, что не до конца осознавал значение мужества.
Внезапно Тернеру не захотелось выходить из кухни. Он должен остаться здесь. Он должен быть здесь, если есть хоть какая-то надежда на то, что он станет таким человеком, каким хотел его видеть отец.
