Написанное незнакомой женской рукой, оно имѣло надпись: Прекруа, 2 апрѣля 189… и гласило слѣдующее:
„Милостивый Государь,
Ваше вчерашнее письмо меня очень удивило, мы такъ мало знаемъ другъ друга. Однако, вѣрно намъ предопредѣлено не оставаться чуждыми другъ для друга, и принимая во вниманіе то, что я знаю о васъ, о вашемъ характерѣ и мои наблюденія надъ обществомъ вашей страны, я могу лишь чувствовать себя польщенной вашимъ предложеніемъ и тѣмъ, что вы жертвуете ради меня вашими національными предразсудками. Даже признавая, что особенныя обстоятельства говорятъ въ мою пользу, я не забываю, что французъ вашего круга проявляетъ извѣстное мужество, женясь на дѣвушкѣ съ моимъ общественнымъ положеніемъ воспитательницы.
Можетъ быть мнѣ слѣдовало бы васъ просить дать мнѣ побольше времени для размышленій, можетъ быть вы найдете въ моемъ поспѣшномъ и почти рѣшительномъ отвѣтѣ недостатокъ осторожности, женскаго достоинства?
Однако вы поняли, что я немного отличаюсь отъ вашихъ соотечественницъ, такъ какъ, пренебрегая посредничествомъ г-жи Бетюнъ, вы непосредственно обратились ко мнѣ. И я хочу дѣйствовать съ такимъ же чистосердечіемъ и рѣшительностью, какъ и вы. Я согласна быть вашей женой.
— А теперь, мой милый Мишель — вполнѣ естественно, что я васъ такъ называю, не правда ли? — мнѣ кажется, у меня найдется тысячи вещей вамъ сказать, — о васъ, о себѣ, о вашей прелестной сестрѣ. Подумайте только, я не подозрѣвала ничего, совсѣмъ ничего! Какъ хорошо вы скрыли вашу игру!
Но ваше письмо помѣчено Парижемъ, и я не знаю, вернулись ли вы послѣ того въ башню Сенъ-Сильверъ, куда я вамъ адресую свое. Тотчасъ же по возвращеніи, прошу васъ, приходите въ Прекруа, и мы побесѣдуемъ. Только послѣ того я смогу васъ считать своимъ женихомъ.
Я знаю, что французская вѣжливость очень церемонна, но я еще не особенно хорошо постигаю всѣ ея тонкости, примите же со снисхожденіемъ выраженіе моихъ лучшихъ чувствъ. С. Севернъ…“
Мишель задавалъ себѣ вопросъ: не сталъ ли онъ игрушкой внушеній, исходившихъ отъ Дарана и Колетты, благодаря ихъ неотступнымъ совѣтамъ?
Замокъ Прекруа, иностранка, воспитательница… воспитательница у Бетюновъ, С. Севернъ…
„Сара! — воскликнулъ онъ, — миссъ Сара… воспитательница, эта сантиментальная старая дѣва. Кто только могъ затѣять эту глупую шутку и написать подобное письмо?“
Но онъ перечелъ внимательно письмо и изъ того, что оно было написано просто, хорошимъ французскимъ языкомъ, безъ романтической ходульности, безъ всякой словесной восторженности, онъ могъ заключить, что его нельзя было приписать какому нибудь мистификатору, который не преминулъ бы развернуться въ самыхъ чувствительныхъ изліяніяхъ, собрать въ немъ самые позтическіе эпитеты и сыпать самыми удивительными англицизмами.
