Повсюду чувствовался слабый, неустойчивый запах пороха, не исчезавший даже после того, как Темплетон отъехал достаточно далеко. Но даже его постоянное напоминание о войне не могло омрачить его радостного настроения. Он имел больше чем свободу: он имел определенное место назначения и свидание на этом месте.
Незадолго до трех часов ночи Темплетон подъехал к воротам небольшого одинокого жилого дома на ферме. Доски забора были глубоко прибиты гвоздями к кипарисовым деревьям, окружавшим ферму. Поленившись слезть и открыть ворота, Темплетон попытался заставить лошадь совершить что-то наподобие прыжка, но та, не видя забора, отказалась подчиниться и резко остановилась.
Темплетон, все еще возбужденный после воздушного путешествия днем и верховой езды ночью, едва не свалившись с лошади, весело засмеялся, спешился и привязал ее к забору.
София наверняка ждала его — она, несомненно, слышала, как он подъезжал к дому. Все уже было приготовлено для него. Он перелез через забор и смело направился к дому.
На его громкий стук в грубую тяжелую дверь ответа не последовало. Недоуменно пожав плечами, он широко открыл дверь. Старые ржавые петли громко скрипнули в тишине ночи.
— Зажги фонарь, — громко и самоуверенно пропел Темплетон слова из слышанной им где-те арии. — Зажги фонарь, зажги фонарь, ведь я к тебе пришел.
В ответ этому грубому вторжению последовала ледяная тишина. Она продолжалась довольно долго, настолько долго, что Темплетон начал впадать в полное недоумение. Наконец он услышал тихие шаги в непроницаемо черной комнате, шаги и еле различимый шелест длинного женского платья.
— Клянусь, Темплетон Фогг, я воспользуюсь своим правом сердиться на вас, непременно воспользуюсь.
— София, — заискивающе сказал Темплетон. — Как чудесно слышать твой голос.
— А который сейчас час? — спросила женщина, и ее тихий, уже все простивший голос полностью смягчил остроту поставленного вопроса.
— Нет еще двух часов, так я прибыл даже раньше времени.
Комната на короткое мгновение осветилась пламенем зажженной спички. Когда пламя успокоилось, София поднесла спичку к фитилю небольшой керосиновой лампы. Темплетон увидел ее и широко улыбнулся.
На ней была одежда сестры милосердия — длинное черное платье с аккуратным белым фартуком. Ее черный чепец был изящно отделан замысловатым белым кружевом. Ее туфли, чулки, рукава и воротник — все было черное. У нее были длинные белые вьющиеся волосы, туго сплетенные в косу. Она смотрела на Темплетона скромным и сдержанным взглядом, но сквозь ее ресницы светился яркий внутренний огонь.
