Вчера утром Юрик вместе с матерью уехал. Он помахал мне из окна кареты, когда она свернула на пыльтсамааскую дорогу. Ээва вернется только через две или три недели.
14 октября
Перечитываю написанное за минувшие недели.
Значит, я не сказал племяннику: ответь на свой вопрос сам. Но подумай об отце. Твой отец, с государственной точки зрения, конечно, безумец. Но честность его тверже алмаза, он самый честный человек, которого ты когда-либо в жизни видел и сможешь увидеть. (Если тебе не посчастливится встретить тех людей, которых за декабрьские дела в прошлом году послали в Сибирь добывать северную руду.) Да-да. Безумие твоего отца и заключается в его честности.
Я этого не сказал. Ребенку такое говорить нельзя. А может быть, можно? Может быть, даже нужно говорить это ребенку?
Суббота, 23 октября
Сегодня утром Тимо позвал меня с собой в баню. Кэспер по субботнему обыкновению истопил нашу отличную баню в подвале Кивиялга, а Ээва все еще не вернулась из Петербурга или Царского, и Тимо решил, что мы могли бы похлестать друг друга вениками.
Тимо шел рядом со мной по свежевыпавшему снегу, мы обогнули дом от парадного входа до двери подвала со стороны хлева. Я видел: он сунул босые ноги в какие-то опорки с рваным верхом и деревянными подошвами, на плечи накинул старую шинель (а вообще он и дома всегда аккуратно одет). На голые ноги попал снег, и Тимо урчал от удовольствия: «Ух ты, шельма, до чего холодно…» И я подумал: интересно, этот его вид, где нет и следа Ээвиной заботы, он свидетельствует о некотором его безумии или, наоборот, о высоком превосходстве его ума?..
Когда мы, напарившись, сидели на полкё, красные, пятнистые от прилипших березовых листочков, и с нас градом катился пот, я спросил:
— А там, в Шлиссельбурге, водили тебя в баню?
Он сказал:
— Раз в месяц. Конвой сидел за дверью и смотрел в глазок. Да какая там была баня, одно полосканье теплой водичкой. Но я сам каждый день устраивал себе баню.
— Каким образом?
Он откинул со лба мокрые с проседью волосы и засмеялся:
— Бегом. Который был в то же время курсом истории. Курс, который происходит от латинского cursus[51].— Он опять засмеялся. — Я же был приклепан к месту. Правда, без оков, но все же. Безо всякого движения. И тогда я придумал: буду бегать. Каземат был три сажени в длину и две в ширину. Койка, стол, табурет, параша. Стол и табурет можно поставить на койку. Так что по каземату можно было пробежать круг чуть больше девяти сажен. Позже, когда у меня уже было фортепиано, оно стояло посередине. Так что и оно не мешало. С обеих сторон оставался проход. И тут я начал бегать. По утрам. До пояса голый. Сперва начальник конвоя запретил. На всякий случай ведь все запрещается. А я продолжал. На бегу крикнул: приведите мне генерала Плуталова! Плуталова не привели. Но больше уже не запрещали. Десять кругов по солнцу и десять против солнца. Вначале уже после нескольких кругов я задыхался и кожа покрывалась испариной. Через некоторое время я уже осиливал больше. И меньше потел. И тут я обратился к
