— Еще кофе?
Официантка была миловидной цветной девушкой.
— Я бы предпочел «Дайкири», — сказал Уайлд. — Охлажденный.
Две маленькие соломинки будут хорошо сочетаться с обликом Майлдмэя.
— Теперь следующий самолет только в одиннадцать.
— Именно он-то мне и нужен
— А сейчас всего лишь десять? Должно быть, вам нравятся самолеты, а?
Уайлд сложил газету и скосил глаза на сияние, колыхавшееся в стороне от взлетно-посадочных полос. «Хильда» все еще по-прежнему стремится на восток, ее двигатели стучат, разбивая волну за волной Атлантики. Пока что она никому не интересна: ни самолетам, ни проходящим судам; многие шкиперы уходят так далеко в море в поисках интересной рыбалки. А другая Хильда все еще в постели. Она спала так же экстравагантно, как и жила. Простыни смяты и сползли, подушки на полу, а она лежит на животе, раскинув в стороны руки и ноги. Тело
у нее такое же теплое, как поджаренный хлебец, а кровь пропитана жарой. Но в это утро она будет одна. И каждое следующее утро тоже, по крайней мере некоторое время.
Для Уайлда женщины всегда были только способом добраться до мужчин. Эта женщина, при всей ее банальности и докучливости, тревожила его. Поэтому хоть какая-то реакция была неизбежна. Его руки слегка задрожали, а желудок показался переполненным. Он ненавидел себя, Рэйвенспура, Кэннинга, Стерна и даже Джона Балвера. Все они были частью паутины. Котелки и закрытые зонтики дергали за веревочки, встряхивали паутину, и они начинали танцевать. Но Уайлду приходилось танцевать больше других. Остальные просто его поддерживали. Ну ничего. К завтрашнему дню все растворится в ощущении выполненного задания. То была одна из граней работы, в которой Уайлд оставался непревзойденным. Когда-то он гордился этим.
Ровно в пять минут первого реактивный лайнер «Бритиш оверсиз эруэйз корпорейшн» прогрохотал по посадочной полосе и резко взвился в пустое небо. Это был по преимуществу туристический рейс; большинство пассажиров, тринидадцев, направлялось в Англию. Уайлд сидел в середине, в трех сиденьях от окна. Он взял на ленч жареную баранину, картошку и горох, потом запил все «Лагером» и подумал о том, как Англии удается самым замечательным образом переносить себя на расстояние в тридцать пять тысяч миль в лице двух стюардов и одной стюардессы. У этой девушки хорошие ноги. Казалось, у нее слишком много зубов, и все же она оставалась привлекательной. Уайлд решил, что очень многим женщинам есть чему поучиться у стюардесс.
