Почему, черт возьми, нет, если последние двадцать четыре часа были такими сюрреалистическими? Мороженое и золото великолепно подходили на завтрак.
– Это завершение ужина. Завтрак будет через девяносто минут.
Завтрак означал восход. А восход означал, что пришло время вернуться в реальный мир. Одри вдруг почувствовала холод, который не имел ничего общего с вкусным сливочным десертом. Она отложила ложку:
– Сколько еще до рассвета?
Его глаза сузились.
– Восход в шесть пятьдесят восемь утра.
– Очень точно.
– Это день зимнего солнцестояния. Большое событие в Китае.
Верно. Значит, он не считал минуты.
– Что мы будем делать до тех пор?
– А что? Что произойдет с тобой на рассвете? Собираешься сбежать от меня, как Золушка?
Знал ли он, как близок был к истине?
– У тебя все равно не получится, – продолжал он. – Мы встретим рассвет в особом месте.
Самое особое место, какое она могла себе представить, было наверху, в большой удобной кровати в объятиях Оливера.
– Звучит интригующе, – сказала она, не обращая внимания на боль в сердце.
– Я надеюсь на это. Мне пришлось использовать свои связи, чтобы организовать это.
Он выгнал кучу людей из другого ресторана?
– Ты не скажешь мне?
– Нет. Я хочу, чтобы это был сюрприз. Хотя я должен спросить… Ты умеешь плавать?
Это был действительно необходимый вопрос.
Через сорок минут Одри стояла на пирсе в районе Чимсачей, глядя на великолепную отреставрированную китайскую джонку.
– Я видела ее ночью в бухте, – выдохнула она, прохаживаясь по пришвартованному судну, поглаживая рукой столетние темные деревянные балки. Ярко-красные паруса обычно подсвечивались, и для тех, кто был на берегу, казалось, что это красный огонь, тихо дрейфовавший на воде. Но сегодня утром с парусов свисали простые китайские фонарики, которые бросали нежный свет на безлюдную палубу.
– Это наша поездка на рассвете.
На борту они провели первую четверть часа, исследуя такелаж и конструкцию джонки и оценивая открывающиеся виды на триста шестьдесят градусов и звуки просыпающейся гавани. Но когда небо посветлело и судно, качнувшись в большой дуге, продрейфовало вверх к набережной, Оливер перевел их на верхнюю палубу – на самом деле старую крышу нижней палубы.
Корзину принес любезный, вежливо кланявшийся матрос, она до отказа была заполнена свежими фруктами и великолепными пирожными, а также там был термос с ароматным кофе. Оливер прижался спиной к мачте, затем притянул Одри к себе между ног, и они выбирали вкусное содержимое корзины, пока солнце понималось над гористыми островами Гонконга.
