Я, между прочим, про то, что детей на органы будут пускать, еще в прошлом году накаркал, помнишь?
– Не помню.
– Вспомни, старый горбун. Это весной было. В тот день еще кто-то мне сверху на голову плюнул…
– Ну, да! Припоминаю. Говорил.
– Видишь? Тут только один вопрос важен: предсказываю ли я будущее или сам его творю? Вот и возникает у меня ощущение, что это именно я и только я правлю этим присным миром, так-то.
– А что такое присный? – пожал плечами Эдик.
– Да ты и вправду дурак. Присный, это значит – вечный. Пойду посижу, погреюсь.
– Ты только смотри, чтобы тебе больше никто на голову не плюнул, – сказал Эдик и сразу нажал на рычаг, чтобы друг не успел оставить последнее слово за собой.
Эму стало страшно. Он озирался по сторонам, ему упорно казалось, что в квартире, кроме него, еще кто-то есть… Ему было страшно, как никогда прежде, как не было страшно, когда его арестовали в сорок девятом, или когда он позже, при Хрущеве, тонул в Белом море, при минусовой температуре воды…
А ведь Борька действительно угадывал будущее…
Эдик даже вспомнил, с чего это началось и когда… Ну, например, Борька как-то сказал, что Маркус лишится глаза – так оно и вышло. Вскоре он сказал, что Хризя напорется на аборт и Хризя напоролась. Потом он сказал, что Бурцева убьют…
Давно это уже у Борьки началось, но сам он заметил это только сейчас. Он предсказал попытки переворотов, Чечню и Татарию, гибель марсианского зонда… И вот теперь Борька даже додумался до того, что он не просто предсказывает, а творит действительность, что он, стало быть, не простой человек, и, может быть, даже и не человек вовсе, а некое божество, несмотря на то, что они выросли в одном дворе, в детстве часто соперничали, дрались… Жизнь развела их надолго, и, вот, пятнадцать лет тому, обретя наконец свои последние пристанища в этом доме, они с удивлением обнаружили, что снова вместе… И детское соперничество никуда не делось: целая жизнь прошла, а осталось от нее только одно – доказать другому, что он не прав…
Впрочем, его предсказания можно было объяснить лишь проницательностью. Маркус делал ракеты. Однажды ракета развернулась на старте, и с подоконника сиганула в комнату, где стала гоняться за Маркусом, пока не взорвалась. Хризя была училкой математики. Она гуляла с грузином. Тогда аборты были запрещены, и Хризю выгнали с работы. А Бурцева – да его просто нельзя было не убить…
Эдик вздрогнул, опомнился и сразу вернулся из вечности в комнату. Простая мысль, пришедшая ему в голову, разумеется, не впервые, теперь как бы под новым углом встала, выпуклилась…
