Наступает утро, заполненное птичьим гамом, кудахтаньем кур и надеждой на лучшее, которую несет с собой каждый новый рассвет — по утрам мне немного легче. У меня теперь есть корова, которую мы не могли завести, когда Джеми и Тому было бы так полезно попить молока. Я нашла ее прошлой зимой посреди дороги и загнала в пустой дом соседей. Я устроила там для нее хлев и откармливала ее соседским овсом — ведь мертвым он больше не нужен. Она легко отелилась. Теленочек подрос, стал гладким, и его мать смотрит на меня добрыми, терпеливыми глазами. Молоко я отношу в дом священника, делаю из него простоквашу или сметану или сбиваю сливки, чтобы подать с ежевикой, — в общем, делаю все, чтобы пробудить у мистера Момпелльона аппетит.
С ведром в руке я выхожу из дома. Утром я чувствую себя в силах поздороваться с любым, кто повстречается мне на пути. Наша деревня расположена на крутом склоне горы Уайт-Пик. Улицы расходятся на запад и на восток от церкви. От главной дороги, которая теперь заросла травой, тянутся тропинки — на мельницу, в поместье Бредфорд-Холл, к большим фермам и бедным жилищам на отшибе. За домами по обе стороны дороги лежат поля и пастбища, но они кончаются там, где в небо вздымается вершина, или у крутого оврага.
Я уже подходила к воротам дома пастора и была совсем не готова к встрече с женщиной, которую мне меньше всего на свете хотелось бы видеть. Я зашла в ворота и стала закрывать их на засов, как вдруг сзади послышался какой-то шорох. Я резко обернулась, расплескав при этом молоко. Элизабет Бредфорд скорчила гримасу: капля попала на ее шелковое платье. «Растяпа», — прошипела она. Я не видела ее больше года, но она осталась все такой же: с неизменной кислой миной на лице, избалованная донельзя.
— Где Момпелльон? — спросила она. — Я стучу в эту дверь чуть ли не четверть часа. Не мог же он уйти куда-то в такую рань?
Я проговорила предельно вежливо, елейным голосом:
— Мисс Бредфорд, какой сюрприз, какая нежданная честь снова видеть вас в нашей деревне! Вы так поспешно и так давно нас покинули, что мы уже и не чаяли снова вас увидеть.
Элизабет Бредфорд настолько любила себя, что услышала только слова, а не тон, каким они были сказаны.
— Да, я понимаю, — кивнула она. — Мои родители, конечно, осознавали, что вам будет без нас тяжело. Но они всегда очень серьезно относились к своим обязательствам. Именно это обостренное чувство долга и заставило их уехать, чтобы сохранить здоровье всем членам семьи, ведь мы должны и впредь выполнять наши обязанности. Момпелльон должен был зачитать письмо отца пастве.
