А под утро она действительно привела мне «ужин», хотя я и оказался сначала. Как это мило. И необычно. Волнующе. Я ожидал это от кого угодно. Но только не от Амазонки Даны.
Дана смотрела мне в лицо. Она не улыбалась. Ее глаза расширились, губы приоткрылись. Мне не нужно было пытаться прочесть ее мысли, чтобы понять ее желания. Она потянулась ко мне, сжав тонкими пальцами мою руку, приблизившись к моему лицу. Я освободил ладонь. Положил руки ей на плечи, слегка их сжав. Теперь я уже стоял на коленях, выпрямившись и глядя ей в глаза. А в них уже мольба. Мы молчали, тяжело дыша, почти физически ощущая черту, на которой стоим. Я никогда не касался ее. Никогда не целовал. Мучительно захотелось ощутить на своих губах вкус ее поцелуя.
Я криво улыбнулся и, подавшись вперед, прикоснулся к уголку ее губ. Мне они казались теплыми, почти горячими. Я знал, что она почувствовала — всего на мгновение — холод. Я был старше ее больше, чем на две тысячи лет. Я стар. И холоден.
— Киллиан…
Я заглушил ее слова поцелуем. Страстно. Властно. Так, как — увы и ах — давно хотел. Дана напряглась и тут же расслабилась в моих объятиях, отвечая на поцелуй. Черт побери, она меня с ума сводит. Я оторвался от нее, тяжело дыша, не убирая руки с ее предплечий. Шелк холодил, хотелось его сорвать… порвать на мелкие клочки и выбросить, освобождая ее от совершенно неуместного здесь… О, Дана!
— Ты уверена, что…
На ее лице появилось откровенно издевательское выражение.
— Только попробуй сказать, что ты меня не хочешь, Киллиан, я оторву тебе голову!
Я замер на мгновение, глядя в ее пылающие глаза. Опомнившись, стащил ее с кресла, прижав к ковру всем телом. Она замерла подо мной, но почти сразу обняла руками и прижала к себе, легко целуя в шею.
— Дэйна, ты не представляешь, что я с тобой сделаю!
— Что же? Укусишь?
Она дразнила меня, прекрасно понимая, что пути назад нет. Уже нет. Две минуты назад был, а сейчас нет. Во мне поднялось то, что я глушил долгими веками, уходя с головой в работу и удерживая от всяческих отношений ближе, чем «секс». И сейчас, когда я почти не руководил собой, спорить, убегать, противостоять уже было бесполезно.
Черт побери, какая же она красивая. Я облизнул губы, наклонившись к гладкой коже. У нее был удивительный запах. Запах свободы. Свободы? Я не имел права к ней прикоснуться, пока она была в Ордене. Я не смел думать о ней, пока она принадлежала моему другу. Но сейчас она лежала в моих объятиях, сгорая от желания, вычерчивая на моей спине одной ей известные узоры. Она запустила руки под рубашку. Я чувствовал ее прикосновения не просто кожей. Мне казалось, я чувствовал, как она прикасается к чему-то темному, тайному, до сих пор не поднимавшему голову, и сейчас тянувшемуся к ее рукам.
