. И, знаешь, теперь я понимаю, что бесконечного счастья нет. Проблема только одна — я бессмертен, а, соответственно, все, что происходит в моей жизни, подчиняется другим правилам. Смертный может сказать: даже если я буду болеть всю жизнь, то умру в свои семьдесят-восемьдесят, и мои страдания закончатся. А мне страшно — и я не боюсь признаться себе в этом — думать о том,
сколько я буду страдать. Может, век. Может, тысячелетие. Может, еще дольше. На все воля Великой Тьмы. Так, может, ты будешь милостива ко мне, Дана, и
позволишь себя забыть?
Она пришла неожиданно, хотя я не мог отделаться от мысли, что подсознательно ждал ее визита. Конечно же, она знала, что я дома, могла войти без стука, что я приму ее, но не вошла — села на берегу и принялась ждать. Женщина, встретившая меня тогда, когда я впервые переступил порог Темной Библиотеки, существо, которому предстояла нелегкая миссия — передать мне часть темного знания. Она могла рассказать мне все, но предпочла поделиться лишь малой долей того, что знала, и дать мне ключ к двери, за которой я нашел бы все остальное. Будь на моем месте кто-то другой, она бы поступила иначе, но она знала, что я смогу воспользоваться этим ключом.
Авирона. Самое непостижимое создание из тех, к кому темные существа обращаются «Великий» или «Великая», после Темного Основателя. Самое непостижимое и, наверное, самое близкое мне после… не хочу даже мысленно называть твое имя, сестра, не хочу нарушать твой покой; Великая Тьма забрала твою душу, и теперь никто не вправе тревожить тебя.
Я был нерадивым учеником. Меня интересовали вещи, о которых другие даже не думали, я задавал тысячи вопросов, ответы на которые должен был понять только со временем, я торопился, так как хотел узнать все и сейчас и, наверное, порой ей было трудно держать себя в руках. Но Авирона никогда не злилась. Она ни разу не повысила на меня голоса, ни разу не осудила.
На самом деле, я по пальцам могу пересчитать те случаи, когда мы подолгу разговаривали — почти всегда мы перебрасывались обрывочными фразами. Основную часть темного знания невозможно усвоить с помощью слов, и мы с Авироной общались мысленно. Хотя общением это можно было назвать с трудом, потому что такой процесс больше напоминал музыку, которую слушали мы оба. Так мы проводили долгие часы в Библиотеке, сидя рядом друг с другом и изучая древние книги.
Изредка Авирона поднимала на меня глаза — скорее, для того, чтобы установить более надежный контакт, хотя мне всегда казалось, что она хочет что-то спросить, но не решается это сделать. Было в ее взгляде что-то настолько близкое, что ни в одном из языков мира еще не придумали слов для описания такого родства. Тонкая серебристая нить протягивалась между нами, нить, невидимая другим, но очень крепкая. А через секунду ее синие глаза снова становились холодными и задумчивыми, и она перелистывала страницу очередного трактата.
