— А у тебя миленько, — прокомментировала Дана, сбрасывая мне на руки манто. Как всегда, на ней был тот минимум одежды, чтобы можно было сказать «я одета». Ну почти одета. Ультра-мини, тяжелые серьги в ушах, колье и браслет, платье на широких бретелях, приталенное, со свободной юбкой, спускающейся ниже талии от силы сантиметров на двадцать. Полусапожки на шпильке. И без того высокая, в них Дана становилась очень высокой — ей не нужно было вставать на цыпочки, чтобы заглянуть мне в глаза.
Что она и сделала с очаровательной улыбкой. Классические smoky черно-стального цвета удивительно оттеняли ее серебристо-серые глаза. Ярко-красные волосы со всем этим смотрелись весьма странно, вызывающе, но — чудно — гармонично. В Дане всегда соблюдался баланс. Она дикая, сильная, неуправляемая, но она — совершенный хищник. Была всегда. И осталась сейчас, несмотря на двести лет свободы от своих прямых обязанностей.
— Хочешь выпить или перекусить?
— Если ты имеешь в виду нормальную еду, то я как раз собиралась поохотиться, но заехала проведать тебя. Так что ты можешь составить мне компанию.
Я улыбнулся.
— Это великодушное приглашение, Дана, но я…
— Ты вынужден отказаться. Я знала. — Она беззаботно рассмеялась. — Сколько времени прошло, а ты… — Видимо, она хотела сказать «не меняешься», но не решилась. Она замерла, принюхиваясь и разглядывая меня одновременно. — А ты точно тот Киллиан, какого я знаю?
— Твое чутье говорит об обратном?
Она приблизилась.
— Мое чутье говорит о том, что ты Киллиан. Но ты другой.
— Что еще ты чувствуешь?
— Я не чувствую. Эмоциональный запах. Твой. Его почти нет!
— Мы давно не виделись, правда?
Я отстранился и отошел к окну. В последний раз с Даной мы виделись в 1875 году, и я не могу сказать, что это была приятная встреча для меня. Хотя она, наверное, получила свое удовольствие. Развлеклась, как всегда.
— Слишком давно. Ты мне не рад?
— А должен быть рад?
Ее лицо вновь озарила улыбка, на этот раз злая. Она поправила волосы и крутанулась вокруг своей оси.
— Правда, красиво?
— Не думал, что ты решишь выкраситься в столь яркий цвет, чтобы привлечь к себе дополнительное внимание, ведь ты и так всегда на виду.
— Фи, Киллиан, какой ты злой.
— Не поверишь, дорогая, но ты третья за этот день, кто мне говорит подобное, — я усмехнулся. Дана помрачнела. — Зачем ты пришла?
— Ты больше не любишь меня, Киллиан?
Опять двадцать пять. Мне захотелось рассмеяться, но это было бы настолько неуместным, что пришлось сдержаться. Жалобный тон и роскошная внешность Евы Сержери никак не хотели мириться друг с другом, и у меня возник определенный диссонанс. Дана опустилась на подлокотник, умудрилась положить ногу на ногу, а одну руку — на спинку кресла для поддержания равновесия. Она всегда показывала чудеса акробатики. Я почувствовал, как напряжение сходит на «нет». Мне было смешно. Естественная защитная реакция весьма нагруженной психики.
