Тодтманн подошел к плите. Он подумал, что есть какая-то странная ирония в том, что весь день мысли его вращались вокруг чашечки кофе. В этом было что-то похожее на его жизнь, которая вся строилась вокруг каких-то событий или обязанностей. Только не вокруг людей. Он слишком плохо знал людей, чтобы позволить им вторгаться в его размеренное существование. Когда он потянулся, чтобы снять кофейник с плитки, его содержимое еще булькало. Это означало, что кофе был свежий, только что сваренный. Он принюхался, ноздри защекотал приятный аромат.
И тут кипящая, черная, как чернила, жидкость начала переливаться через край.
— Проклятие! — Он машинально отдернул руку.
«Только этого мне и не хватало! Моргенстрём меня повесит!»
Не важно, что Джеремия был ни в чем не виноват: его боссу — этому церберу — важно одно: что он оказался рядом, когда это произошло. Для Моргенстрёма это был достаточный повод.
Выпустив из рук бумажный стаканчик, бедолага встал на колени, чтобы вытереть то, что успело пролиться на пол. Он уже хотел промокнуть мокрое место салфеткой, как вдруг лужица, которая все увеличивалась, отползла от него. Джеремия потянулся, перекрывая ей путь к отступлению, но лужа метнулась в другую сторону.
Джеремия выронил салфетку и на четвереньках попятился к двери, судорожно тряся головой и лопоча что-то вроде: «Только не это, только не это…»
Салфетка упала в лужу и мгновенно затонули, издав при этом неприятный чавкающий звук.
На пол вылилось уже столько кофе, что можно было бы наполнить добрых три кофейника, а он все бежал и бежал. Еще одно обстоятельство настораживало — короткого замыкания не произошло, хотя нагревательная плитка кофеварки была залита жидкостью.
Существует некий порог устойчивости рассудка, и хотя Джеремии давно казалось, что он уже достиг его, человеческое начало, то, которое — даже вопреки реальности — удерживает большинство людей от безумия, всякий раз не давало ему переступить этот порог.
На сей раз этого не случилось.
Джеремия испустил вопль. Он закричал еще громче, когда увидел, что лужа пролитого кофе неумолимо подбирается к нему. Теперь она растеклась на четыре рукава, которые, преломившись в его воспаленном воображении, превратились в пальцы огромной ладони. Подползая все ближе и ближе, они расширялись, утолщались… Настоящее кофейное море уже заливало практически всю комнату, а из кофейника все лилась и лилась темная кипящая жидкость.
Джеремия снова завопил. Только когда его вопль затих, он задумался, почему никто не бежит на крик. Уж кто-кто, а Моргенстрём уже должен был прибежать, чтобы выяснить, кто посмел нарушить покой в его владениях. Куда все подевались? Он что же — остался в конторе совсем один?
