даже сам Арос Агвилана.
И это раздражало его больше всего.
— К этому времени чары Каллистры должны были подействовать, — сообщил он своему туманному собеседнику. — Он пойдет за ней, он склонится перед ней. Избранный наследник О’Райана будет таким, каким я… мы желаем видеть его.
Второму явно требовалось время, чтобы усвоить все сказанное. Наконец он со вздохом спросил:
— Но почему именно он? Почему О’Райан выбрал королем его? Он — особенный? Или это… знак!
— Едва ли. Шутнику просто понравилось его имя. Как-то услышал его, когда прислушивался к миру света. — Арос снова поморщился. — Король О’Райан сказал: «Вот, воронье пугало, человек, который будет твоим чертовым якорем! Имя ему Тодтманн, понятно? По-немецки значит „мертвец“ или что-то вроде того». Мне трудно судить, что было у него на уме.
— Мне нравилось его чувство юмора, — заметил приматообразный, глазея на фантом бокала перед собой и тщась вспомнить, что с ним нужно делать.
— Еще бы. — Бледный призрак воссоздал очередную сигарету. Будь он человеком, уже наверняка давно был бы покойником, потому что дымил, как труба. К счастью, и он сам, и сигарета являлись всего лишь отражением реальности. В клубе не чувствовалось даже запаха табачного дыма — пахло только затхлостью давно заброшенного жилища.
Тем не менее танцоры продолжали танцевать, музыканты играли, а Серые старались избегать мыслей о том, что уготовано им в будущем.
Время от времени Арос хотел заболеть раком легких, хотя бы для того, чтобы испытать хоть что-то из жизни. Но познать этого ему было не суждено, как бы старательно он ни играл живого.
— Он будет таким же, как О’Райан?
— Нет. — Арос выпустил еще одно облако фантомного дыма и посмотрел на фигуры танцующих, которые все вращались без всякой надежды, поскольку им не дано было постичь даже немудреную радость танца. Им оставалось только притворяться и надеяться хоть что-то из этого извлечь. Большинство из них являли собой не более чем силуэты, выпуклые тени людей и им подобных существ, которых в действительности не было. Это был его народ — такой, какой есть. — К тому времени, как его место будет готово, Джеремия Тодтманн познает страх. Я сам позабочусь об этом. Этот смертный, он даст нам сущность, которой мы никогда не имели.
— И тогда мы станем реальными?
Арос пытался почувствовать радость предстоящего триумфа, однако не мог оставить без ответа вопрос собеседника:
— Настолько, насколько может быть реальным человеческое воображение.
