— А если нет?
— На нет и суда нет.
Карпов решил не развивать эту тему: все равно — если Максимов уперся в какую-то идею, его не сбить. Он посмотрел в зеркало заднего вида.
— Ух ты!..
— Что такое?
— Кажется, пасут нас, Николаич. Накаркал, скотина, Григорьев…
— Брось! Кому мы на хрен теперь нужны?
— Да вот, видно, кому-то понадобились.
— Кто пасет? Не вижу, — Максимов покосился в зеркало со своей стороны.
— «Волга» серая.
— Вон та, что ли? Битая?
— Да.
Сзади, действительно, тряслась на выбоинах набережной старенькая, с помятым крылом и трещиной на лобовом стекле, «Волга».
— Ничего себе шпионов ты нашел! Это же какие-то лохи. На таких машинках солидные люди не ездят. Знаешь, я недавно обратил внимание: похоже, какой-то таксопарк распродал весь свой отстой. Столько «Волг» битых в городе появилось — просто кошмар!
— Не знаю насчет таксопарка, но эта тачка за нами от самого дома катит.
— Серьезно?
— Точно говорю! Мы садились, она стояла напротив. Ты просто внимания не обратил.
— А ну-ка поглядим. Может быть, ты и прав. — Максимов нажал на газ. Проскочив под красным глазом светофора, он пролетел Невский и погнал по набережной к Неве.
— Идет? — спросил он Карпова, не отрывая глаз от дороги.
— Встал на светофоре. А когда ты водить-то научился? Ты же, Николаич, сколько тебя помню, как чайник ездил.
— А я и не учился. Как-то само собой вышло.
— A-а… Тогда я пристегнусь — от греха.
— Давай пристегнись. Может, погоняем сейчас… Если это и вправду хвост, а не показалось тебе. Нервный ты стал, писатель.
— С тобой, Николаич, не то что нервным станешь — поседеешь!
— Отчего так?
Карпов промолчал. По тону своего товарища он уже понял, что тот решил учинить разборку в «Пальме» и что в его седой голове уже крутятся какие-то новые планы.
«Точно, он же работяга, — думал Карпов. — Он не может без работы. Месячишко посидел дома — и все: нужно что-то делать. Иначе взорвется».
— Я не могу сидеть сложа руки, — словно читая мысли писателя, вдруг сказал Максимов. — Что делать дома-то? Я не привык. Я ведь как, Толя… Я ведь — или работать, или квасить. А просто так на диване лежать — это мне хуже смерти… — Он запнулся, помрачнел. Видно, упоминание о смерти вызвало у него ряд самых мрачных ассоциаций.
Карпов же думал теперь о том, что этот мужик, простой, обычный работяга, оказавшись впутанным в криминальные разборки, наворочал столько, сколько не всякому авторитету — настоящему, и зону потоптавшему, и среди своих пользующемуся уважением, и дел немало сварганившему — было бы под силу. При этом Максимов все время действовал как бы по законам общепринятой морали, приговаривая, что зло, дескать, должно быть наказано, что нехорошо грабить народ и что все нужно решать по справедливости.
