Обычно он сворачивал в переулок и скрывался.
Одни говорили, что он на своем пути описывал круг и возвращался к месту, откуда вышел, — к старинному зданию около синагоги.
Иные взбудораженные очевидцы, наоборот, повторяли, что видели, как он появился за углом. И хотя совершенно точно он шел им навстречу, его фигура, однако, становилась все меньше и наконец совсем пропадала.
Шестьдесят шесть лет назад его появление, помню, особенно сильно потрясло всех — я был еще совсем молокососом; здание на Альтшульгассе обыскали тогда от подвала до чердака.
Выяснилось, что в доме в самом деле есть комната с зарешеченным окном, но не было входа, чтобы войти в нее.
Изо всех окон, выходивших на улицу, было вывешено белье, и таким способом установили истину.
В комнату нельзя было забраться, и один мужчина спустился с крыши по веревке, чтобы заглянуть внутрь. Но едва он оказался вблизи окна, веревка оборвалась, и бедняга раздробил себе череп о мостовую. А когда потом снова решили попытаться, все перессорились по поводу того, где находилось окно, и не стали больше пробовать.
Я встретил Голема впервые около тридцати трех лет назад.
Он шел навстречу мне по так называемому проходному двору, и мы прошли почти вплотную друг к другу.
Мне и по сию пору еще непонятно, что тогда творилось со мной. Однако не приведи Господи постоянно, изо дня в день носиться в ожидании встречи с Големом.
Но в тот момент, уверен — совершенно уверен, прежде чем я успел увидеть его, какой-то голос внутри меня громко воскликнул: Голем! И в ту же секунду кто-то, спотыкаясь, вышел из темных ворот. Незнакомец прошел мимо меня. Через мгновение навстречу мне хлынул поток бледных возбужденных людей, обрушившихся на меня с вопросами, не видел ли я его.
И когда я отвечал, то чувствовал, что язык мой не может остановиться, хотя до этого он точно к нёбу прилип.
Я был буквально ошарашен тем, что способен двигаться, и тут до меня отчетливо дошло, что я какую-то долю секунды, приходившуюся на один удар сердца, находился словно в столбняке.
Я размышлял о Големе часто и подолгу, и мне казалось, что ближе всего я к истине, если говорю — в жизни любого поколения непременно бывает такой момент, когда в мгновение ока по еврейскому кварталу распространяется психический недуг, с какой-то скрытой от нас целью поражая живые души, и, как мираж, приобретает черты существа, жившего, может быть, несколько веков назад и жаждавшего обрести плоть и кровь.
