Волоком они притащили за собой женщину, совершенно обнаженную, она была исполинского роста, словно медный колосс.
На миг женщина остановилась передо мной и затем наклонилась ко мне.
Ее ресницы были длиной в мой рост, она безмолвно показывала на пульс своей левой руки.
Он бился с силой, равной землетрясению, и я чувствовал, что это бьется жизнь вселенной.
Вдали буйствовал хоровод корибантов[1].
Какие-то мужчина и женщина сплелись в объятии. Мне было видно, как они подходят все ближе и как все ближе бушует хоровод.
Теперь я вплотную слышал шумные гимны охваченных экстазом фигур, а мои глаза искали сплетенную в объятии пару.
Однако она приняла целокупную форму и сидела — полумужчина-полуженщина, гермафродит, — на перламутровом троне.
Голову гермафродита венчала корона из красного дерева — червь разрушения подточил и прогрыз внутри нее загадочные рунические знаки.
Следом в облаке пыли торопливо семенило стадо небольших слепых агнцев: съедобных тварей гнал во главе своей свиты двуполый великан, чтобы поддерживать жизнь в корибантах.
Порою среди фигур, истекающих из невидимых уст, встречались и такие, что восстали из могил с платками на лице.
И, замирая передо мной, они внезапно срывали свои покровы и голодным хищным взглядом пронзали мою душу. Леденящий ужас сковывал мой мозг, и кровь моя останавливалась подобно потоку, в который с небес низверглись каменные глыбы — внезапно в сердцевину русла.
Женщина пролетала надо мной. Я не видел ее лица, она отвернулась, и на ней был плащ из струящихся слез.
Ряженые плясали, ржали и не горевали обо мне.
Только Пьеро в задумчивости оглядывается на меня и возвращается обратно. Садится передо мной и всматривается в мое лицо, как в зеркало.
Он корчит такие странные рожи, вздымает руки и машет ими то медленно, то с бешеной скоростью, что у меня возникает таинственный порыв подражать ему, подмигивать, как он, подергивать плечами и растягивать уголки рта.
В это время его нетерпеливо начинают отталкивать в сторону напирающие сзади фигуры, и каждая из них жаждет предстать передо мной.
Однако все существа преходящи.
Они — скользящие на шелковой нитке перлы, отдельные звуки одной-единственной мелодии, истекающей из невидимых уст.
Это была больше не книга, взывавшая ко мне. Был явлен голос. Голос, требовавший от меня чего-то, чего я не мог понять, сколько бы ни бился. Он изводит меня жгучими непонятными вопросами.
Но голос, произносивший эти зримые слова, угасал, и угасал без отзыва.
