…Кутузов вынужден был согласиться на ускоренные (50–60 км в сутки) марши на перекладных (на подводах и в фургонах). В каждый фургон или подводу садилось по 12 человек с полным вооружением, и столько же солдат складывали туда ранцы и шинели. Через десять верст происходила перемена: идущие усаживались в фургон или подводу, а ехавшие шли пешком налегке лишь с оружием за плечом…
Форсированный марш привел к тому, что пехота вырвалась далеко вперед, оставив позади не только артиллерию и обозы с боеприпасами, но и кавалерию. Боевых коней берегли и не гнали так нещадно вперед, как простых тягловых лошадок. Коней, у которых были сбиты спины, вели в поводу. Пришлось Кутузову впрягать в каждое орудие по 10 лошадей и распорядиться выделить им двойную порцию фуража…
От грязи, сырости и острых камней солдатская обувь быстро приходила в негодность. Солдаты были вынуждены идти босиком, и ноги их так пострадали от острых камней шоссейных дорог, что уже были не пригодны для похода навстречу врагу. Приходилось писать прошение государю Александру I о пожаловании пехоте 30–40 копеек на обувку. Царь расщедрился и выдал… 50 копеек…
Именно русской армии придется выдержать основную тяжесть борьбы: австрийцы слишком быстро опростоволосятся. Впрочем, она отправилась в новый поход против французов с большим воодушевлением. Вспоминали о победах, которые суворовские «чудо-богатыри» одерживали над французами в Италии. Бонапарт не казался уже страшным противником. Гвардейские офицеры мечтали о скором вступлении в Париж – столицу мирового изыска и соблазна. Русские дамы высокомерно требовали привезти им Бонапарта в Москву пленником. Офицеры хвастливо кричали: «Дайте нам только добраться до него, а об остальном не беспокойтесь!» Тем более что с Кутузовым шли такие опытные военачальники, как генерал-лейтенанты Д. С. Дохтуров, С. Я. Репнинский с Л. Ф. Мальтицем и генерал-майоры П. И. Багратион, М. А. Милорадович, В. Ф. Шепелев, И. К. Розен, А. А. Эссен 2-й.
…Между прочим, рассказывали, что уже с самого ее начала не лежала душа к этой кампании у Михаила Илларионовича Кутузова. Его настораживало одно весьма странное обстоятельство, объяснения которому он никак не мог найти. А ведь он прошел не одну войну и повидал много «непонятного» и мистического. В поход он отправился на своем любимом коне, на котором он проделал немало других кампаний. Лошадь была столь умна, что при каждом выстреле во время боя или сражения она всегда оглядывалась – а есть ли на ней ее седок?! За конем очень тщательно ухаживали, и он перед походом был в отменном состоянии. Но только-только всадник и конь пересекли границу, как последний начал ежедневно хромать, причем столь сильно, что Кутузову приходилось сходить с лошади. Но оставшись без седока, конь тут же переставал хромать! Лекари очень тщательно обследовали ноги скакуна, но никаких повреждений не нашли! И все же, как только полководец снова садился на своего коня, он тут же опять начинал сильно… хромать! Свита и сам командующий ненароком задумывались о… неблагоприятном знамении. Что это – то ли быль, то ли небыль?! Впрочем, придет время и станет ясно, что боевой конь, припадая на копыто, «как в воду глядел»…
