И мне ничего не оставалось, как рассказывать истории самой себе. Я по крайней мере верила всему, что сочиняла.
На кухне – никого: разве можно упустить такой случай? Я залезаю на стол и начинаю восхождение по северному склону шкафа для продуктов. Одну ногу ставлю на коробку с чаем, другую на пачку печенья и лезу вверх, помогая себе поварешкой, которую использую как крюк. И вот я у цели – я нахожу стратегические запасы шоколада и карамели, которые мама прячет на самом верху.
Вот он, заветный жестяной ларец: сердце подскакивает от радости. Левой ногой упираясь в пакет с рисом, а правой в сушеные водоросли, я не без труда открываю этот ларец, но есть ли преграда, которая выдержала бы взрывную силу моего вожделения! Вот это да! Глазам своим не верю – передо мной настоящий клад: шоколадные монеты, жемчужины-леденцы, россыпи жвачки, диадемы из солодки, браслеты из маршмеллоу. Вот так добыча! В честь одержанной победы я уже собираюсь водрузить свой флаг на этих сладких Гималаях и антиоксидантах Е-428, но тут слышу шаги.
Что делать? Бросив все свои драгоценности на вершине шкафа, я поспешно спускаюсь вниз и прячусь под стол. Шаги приближаются: я узнаю шлепанцы Нисио-сан и гэта Касимы-сан.
Гувернантка-аристократка усаживается за стол, а моя молодая нянюшка греет воду для чая. Касима-сан командует ею, словно рабыней, и вдобавок говорит ей ужасно оскорбительные вещи:
– Они тебя презирают, это ясно.
– Неправда.
– Да это сразу видно, бельгийская женщина разговаривает с тобой как с плебейкой.
– Единственный человек в доме, кто со мной так разговаривает, это ты.
– Потому что для меня ты и есть плебейка. Я просто не лицемерю.
– Мадам не лицемерит.
– Смешно называть ее мадам.
– Она называет меня Нисио-сан – на ее языке это означает мадам.
– За спиной они называют тебя служанкой.
– Откуда ты знаешь? Ты же не говоришь по-французски.
– Белые всегда презирали японцев.
– Но не они.
– Какая же ты дура!
– Господин поет в театре Но!
– «Господин»! Неужели ты не понимаешь, что этот бельгиец просто насмехается над нами?
– Но он каждое утро встает до зари и ходит на уроки пения.
– Любой солдат рано встает, чтобы защищать свою родину.
– Но он не солдат, а дипломат.
– Видели мы, кому эти дипломаты служили в тысяча девятьсот сороковом году.
– Но мы живем в тысяча девятьсот семидесятом году, Касима-сан.
– Ну и что? Ничего не изменилось.
– Если это твои враги, почему же ты работаешь на них?
– А я и не работаю. Ты разве не заметила?
