Героические полёты вокруг Альбасеты на этом закончились, потому что командование ВВС решило экспроприировать единственный «Фиат» для изучения основного истребителя противника. В уцелевший «Ньюпор — Деляж» не только меня, но и Копеца не загонят никакие силы рая и ада. Поэтому — бак с вином на дорогу и в Картахену. Как раз после обычного утреннего налёта «Кондора».
Алонсо на прощанье подарил мне нелепый «маузер» на ремне и в большой деревянной кобуре.
— На память, камарад. Читал, что в Мировую войну русские пилоты «маузерами» вооружались. Пятая колонна лютует в тылу, а у вас даже ТТ нету. Фелис бьяхэ! Счастливого пути!
— Адиос!
Где логика? Я ему самолёт разбил, а он мне свою артиллерию отдал. Ещё придумать надо, как оружие пристроить. Велик слишком пистоль. Пока обернул его коричневым пиджаком ОГПУ и забрался в кузов. Зато Ванятке понравилось. Он разговор сбоку завёл, издалека.
«Ты, как я понял, в Иерусалиме жил. Ну, где сказки про Христа всякие. А умер когда?»
«В шестьдесят седьмом году. Без тысяча девятьсот. Говорю — не люблю вспоминать».
«Наверно, странно тебе — современная техника. Тот же „маузер“. У вас не было таких».
«Это — частности. В большинстве войн противники имели примерно равное вооружение. Важно не само оружие, а то, что оно убивает людей и отправляет души в чистилище. И без пушек — винтовок — танков на поле боя погибали десятки тысяч».
Грузовик тормознул на улице Альбасеты, показав глубину моей неправоты. Техника двадцатого века придала смертоубийству новые черты. Здесь порезвились «Юнкерсы», их я при самом большом умении не смог бы остановить единственным «Фиатом». Конечно, и раньше страдали нонкомбатанты, Иудейская война — не исключение. Но авиабомбы сказали новое слово в создании сопутствующего ущерба.
Страшное слово.
Духэтажные жилые дома, обыватели из которых не разбежались при гуле авиационных моторов. Голые стены, иногда две стены с пустым проёмом вместо окна, остальное — щебень, обгоревшие доски и балки перекрытий, лохмотья кровли и обугленных человеческих тел. Обезумевшая испанка, баюкающая чёрную головешку словно ребёнка. Присмотрелся — это и правда ребёнок, немного от него осталось.
Копец, чуть пьяный от молодого вина, остолбенел. Ваня внутри — тоже. Вылез Григорьевич. Мы обменялись с ним взглядами. «Теперь ты понимаешь, почему я здесь», — сказали его глаза.
Большую часть тел вытащили, разложили, прикрыли тканью. Некоторые короткие — малые дети или обгорелые. Много таких. Квартал бедноты, здесь всегда было тесно, поэтому единственный фугас забрал столько жизней.
