В общем, победа Сталина была результатом длительных интриг и политических маневров, переплетения объективных и субъективных обстоятельств. Сам Сталин, отдавший немало сил этой борьбе, явно не считал, что его преимущества обеспечены изначально одним лишь положением в партийной иерархии. Он справедливо опасался любых случайностей, осознавая их значительную, часто преобладающую роль в верхушечном политическом противостоянии, особенно в таких партиях, как большевистская. Поражение было столь же вероятным, как и победа. Осознание такой вероятности было важным преимуществом Сталина в конце 1920-х годов. Ее игнорирование — слабость современных представлений о «закономерной» поступи сталинской «модернизации».
Переиграв своих оппонентов в политических интригах, Сталин превратился в лидера Политбюро. Ему уже не противостоял никто их тех советских руководителей первого круга, которые начинали борьбу за ленинское наследие. Соответственно резко ослабли позиции «рядовых» членов Политбюро и ЦК ВКП(б), лишенных возможности маневрирования между различными центрами влияния. Прежний баланс сил в высших эшелонах власти был разрушен. Однако позиции самого Сталина в этот период вряд ли можно считать абсолютно прочными. Его политическое будущее зависело от способности предложить и реализовать определенный политический курс. Этот курс в течение 1928–1929 годов трансформировался в планы форсированной индустриализации, практику массового принудительного объединения крестьян в колхозы и разжигания «классовой борьбы».
Коллективизация и крестьянская война
Распространенное в массовом историческом сознании и в работах многих историков и публицистов жесткое противопоставление «программ» Сталина и «правых» — «программ» индустриального скачка и продолжения нэпа, — как правило, искажает реальную ситуацию в ее конкретном историческом развитии. Все противоборствующие в Политбюро группы считали своим приоритетом проведение политики быстрейшего индустриального развития и упрочения военного потенциала СССР. Разногласия касались методов проведения этого курса. Приверженность «правых» к относительно сбалансированной экономической политике вовсе не означала, что они откладывали индустриализацию в долгий ящик и не были готовы корректировать нэп. Громкие революционные и безответственные по своей сути требования Сталина отбросить экономическую целесообразность, в свою очередь, не означали, что сталинская политика была оптимальной и действительно вела к реальному и эффективному ускорению индустриализации. Противопоставление сталинской форсированной индустриализации и бухаринско-рыковского «продолжения нэпа» фактически означает противопоставление реализованного курса Сталина, который не раз изменялся и корректировался, и нереализованных принципов «правых», застывших на уровне общих заявлений и не проработанных практически именно по причине своей нереализованности. В действительности, ни Сталин, ни «правые» в период своей борьбы за власть не имели четких представлений о практических шагах, которые нужно будет предпринять уже завтра. Настаивая на продолжение нэповской политики, «правые» никогда не провозглашали ее догмой, тем более что сам нэповский курс продемонстрировал свою гибкость и изменчивость даже в те несколько лет, которые он существовал. Еще меньше был готов к принятию ответственных и эффективных решений Сталин. Сталинские маневры в 1928 г. вполне подтверждали характеристику Бухарина, данную им в разговоре с Каменевым в июле этого года: «Это беспринципный интриган, который все подчиняет своей власти. Меняет теории ради того, кого в данный момент следует убрать»
