— А я тут останусь, — заявил Клык. — Вы бегите, а я тут. Тут вон еды целый склад, электричество есть, вода. Тепло все время. Я останусь. Мне тут нравится. Скучно только, но это ничего, потерплю.
— Нечего тут делать, — сказала я. — С нами пойдешь.
— Не пойду, не пойду, не пойду! — заспорил Клык.
И, конечно же поперхнулся, закашлялся, покраснел, я принялась стучать по его спине. Кажется, подавился он накрепко, во всяком случае, мне пришлось два раза стукнуть его по спине.
На пятом ударе Клык выплюнул недоваренную фасоль и как ни в чем не бывало продолжил:
— Не пойду.
Я не стала с ним спорить. Последний аппетит потерялся, и я взялась за кофе. Он тут совершенно дрянной, кофемаши–на производит из ячменя настоящую бурду, но альтернативы никакой нет. Я взяла большую кружку, наполнила до краев.
— Не поеду, — как то неуверенно повторил Клык. — А мне сегодня такой кошмар приснился…
Клык закатил свои водянистые глаза.
— Вон, про него, — Клык указал на Дрюпина. — Знаешь, такой кошмар… Самый–самый страшный, вообще, я чуть сквозь кровать не провалился. Мне приснилось, что наступила ночь, тьма такая, ночь беспросветная. Дверь раскрылась, и в мою комнату вошел он…
Клык снова кивнул на Дрюпина.
— Только он не такой был, а весь в гвоздях. Вся голова и все плечи. В него гвоздей набили, а он не умер и ко мне заявился. И говорит — смотри мне в глаза! Смотри мне в глаза! А я стал смотреть, вижу — а у него и глаз то тоже нет! А я хочу двинуться, а как прилип к койке…
Дрюпин сел.
Посмотрел на нас мутным взглядом. — А ты ко мне сегодня мертвым приходил, — радостно заявил Клык. — Тебе голову всю гвоздями истыкали. И глаз не было.
И тут Дрюпина стошнило.
Тостер запищал и выплюнул хлеб. Зимин почесал голову. Третья партия, сгоревшая за сегодняшнее утро. Зимин был озадачен. За четыре года ежедневной эксплуатации тостер не подводил ни разу, а теперь вдруг раз — и выход в уголь.
Он выкинул обгорелые сухари в мусор и решил попробовать еще раз. Четвертый. Тостер со вздохом проглотил ломти.
— Ну, давай, — Зимин хлопнул по тостеру ладонью.
— Привет.
Показалась Лара.
— Ну, что? — спросила она. — Прочитал?
— Что? — не понял Зимин.
— Рукопись, найденную в пианине?
— В табуретке, — уточнил Зимин. — Не… То есть прочитал, но немного, первую главу.
— Там по главам?
— Что то вроде. Там дневник. То есть имитация под дневник. Сначала автор пишет как дневник, потом увлекается и начинает отсебятину. Видишь ли, дневниковые записи сложная для стилизации штука, а если и удается как то… То читать невозможно. Помнишь, я сочинял?
