Шкодунович встал.
— Разрешите идти?
— Напрасно оторвал я вас от дела. Мнительный стал под старость лет. Не забудьте наш договор насчет капитана Лебедева.
— Будет исполнено.
— Вот так. И ободрите парня. Мы, люди в годах, живем одними воспоминаниями, а молодежь — она питается надеждами. Вот так… А знаете, Николай Николаевич, не плохо бы, совсем неплохо, освободить перед уходом из Сербии этот ее старинный городок.
— Кралево?
— Да, Кралево.
— Постараемся.
Шкодунович пожал мягкую, но сильную руку Толбухина, привычно круто повернулся, пошел к выходу.
— И насчет Ясско-Кишиневской операции тоже подумайте, — сказал вдогонку маршал.
Комкор приостановился у двери.
— Я тут все подбивал Сергея Семеновича. Надо бы написать. Не ради славы, ради правды. Романы и без нас с вами напишут, а военную историю не хотелось бы доверять тыловым писцам.
— Если генерал-полковник Бирюзов возьмет в соавторы, я не против.
— В таком деле кто начинает, тот и главный! — погрозился на прощание Толбухин.
Он долго стоял у карты один. Широкий Дунай, который до сих пор был осью наступления Второго и Третьего Украинских фронтов, сейчас надежно прикрывал немецкие войска от Будапешта до устья Дравы. Он тек здесь вдоль меридиана, пересекая почти всю Венгрию — от чехословацкой границы до югославской. Трудный порожек. Только бы не споткнуться, а там, за Дунаем, уже начинается предполье общей победы. Несколько стрелковых батальонов удачно зацепились за тот берег. Лиха беда начало! Теперь надо каждый день наращивать десанты на плацдармах, пока немцы не подтянули сюда резервы. Что это как медленно подходит Четвертая гвардейская? Но идет, идет! Скоро можно будет и ее ввести в дело прямо с марша, и тогда — сосредоточенный удар на северо-запад, во фланг будапештской группировки. Военная история, между прочим, любит повторяться: опять, как и в районе Кишинева, успех решит координация усилий двух фронтов. Значит, опять пожалует кто-нибудь из представителей в е р х а. Народ они, в общем, весьма приятный, особенно в часы вечерних, на сон грядущий, оперативно-стратегических бесед, однако сам-то ты чувствуешь себя при таком высоком госте вроде бы стажером в маршальских погонах. А впрочем, со стороны всегда виднее, и, может, человек нигде не испытывает большего желания что-то подсказать, посоветовать, как именно здесь, на фронте. Ну да ладно, бог с ними, с уполномоченными. Лишь бы только не споткнуться на дунайском-то пороге…
И Толбухин стал обдумывать, вариант за вариантом, во всех деталях, предстоящий глубокий прорыв немецкой обороны на западном берегу Дуная.
