– Провались оно все, – прошептал Рольван и вернулся в дом.
Гвейр не мешал ему, занимаясь наведением порядка в зале. Когда Рольван вошел, трупы были уже выброшены прочь, растоптанные угли сметены в кучу, а соломенное ложе аккуратно поправлено.
– Здесь часто ночуют, – объяснил Гвейр. – Плохо будет так и оставить.
Это был тот Гвейр, каким он его помнил – серьезный, в любых обстоятельствах заботящийся о том, о чем другим даже и не приходило в голову подумать. Рольван вытащил из кошеля тяжелый золотой браслет и, подойдя, протянул ему.
– Это твое, – сказал он.
Несколько мгновений Гвейр вглядывался в его лицо.
– Мне пришлось его продать, – произнес он затем. – Почему ты возвращаешь мне его, Рольван?
Тот неловко пожал плечами.
– Ты берешь?
– Да, – ответил Гвейр, протягивая руку за браслетом.
На показавшемся из его рукава запястье Рольван увидел опоясывающий шрам. Вздрогнул. Такое ни с чем не перепутаешь – давний, уже успевший посветлеть след от кандалов.
Гвейр поймал его пораженный взгляд и неловко поспешил прикрыть шрам браслетом. Теперь стало ясно, почему он носил эти украшения, не снимая.
– Они действительно передавались в нашем роду от отца к сыну, – словно оправдываясь, сказал он. – Мне никак нельзя было их продавать. Но Игре требовался отдых и уход, который не окажешь в убежище вроде этого.
Объяснять происхождение шрамов он не собирался. Рольван тоже промолчал. Существа, забравшие Игре – едва ли было бы правильно называть их людьми – уже скрылись из виду за гребнем следующего холма. Пора было начинать преследование.
Глава шестая, сомнительная
Ни в сумраке свежем тенистых лесов,
Ни в жаркой степи под засушливым солнцем,
Ни в тайне пустых и запретных холмов,
Где чуждое племя поет и смеется,
Проклятием живо и страхом сильно —
Кто смеет взглянуть в неприступные лица?
Но мести моей не удержит оно,
И там, под землей, ты не сможешь укрыться.
Я буду преследовать всюду тебя.
Пока еще солнце светить не устало,
Пока не иссохли под небом моря,
Пока не рассыпались древние скалы —
Вовеки не знать нам покоя, мой враг,
Мы связаны крепче, чем кровные братья.
Свидетели мне свет Надзвездный и Мрак
Подземный, что истинно это заклятье.
Песня
Во главе всех дрейвов стоит один, самый искусный в их науках и колдовстве; ему повинуются беспрекословно. По смерти ему наследует наилучший из достойных. Если таковых несколько, спор решается голосованием, если же не согласятся, то и оружием. Избранный должен доказать перед всем свою силу и благоволение богов и тогда только получит он почтение, положенное верховному дрейву.
