— Вовсе нет, — ответил он. — Разнообразие я нахожу замечательным. С твоего позволения, я бы хотел остаться и понаблюдать.
— Как пожелаешь, — сказал я, позволяя своему телу растечься вокруг патрона, пока тот не станет частью меня самого, пока его история не станет моей историей, пока я не увижу ее так же ясно, как будто это все это случилось со мной только вчера…
* * *
— Они идут!
Томас Найкосиаи посмотрел на свою жену поверх стола.
— А разве были какие-нибудь сомнения в том, что они придут?
— Это глупо, Томас! — сказала она. — Они заставят нас уйти, а поскольку мы ни к чему не подготовились, нам придется оставить всю нашу собственность.
— Никто никуда не уйдет, — сказал Найкосиаи.
Он встал и направился к шкафу.
— Оставайся здесь, — сказал он, надел свой длинный мундир и маску. — Я встречу их снаружи.
— Это грубо и жестоко — заставить их ждать снаружи, когда они прошли такой путь.
— Их сюда не приглашали, — сказал Найкосиаи. Он порылся в шкафу и вытащил ружье, которое было прислонено к задней стенке, затем закрыл шкаф, вышел через шлюз и появился на переднем крыльце.
Шесть человек, все в защитных одеждах и масках для фильтрации воздуха, шагнули ему навстречу.
— Время пришло, Томас, — сказал самый высокий из них.
— Ваше время — может быть, — ответил Найкосиаи, небрежно держа ружье поперек груди.
— Время для всех нас, — ответил высокий человек.
— Я никуда не пойду. Здесь мой дом. Я его не оставлю.
— Это место — отвратительный гнойник, как, впрочем, и вся страна. Мы уходим.
Найкосиаи покачал головой:
— Мой отец родился на этой земле, и его отец тоже, и отец его отца. Вы можете бежать от опасности, если хотите, но я останусь и буду с ней сражаться.
— Как ты сможешь противостоять радиации? — спросил высокий. — Ты пустишь в нее пулю? Как ты сможешь сражаться с воздухом, который перестанет быть пригодным для дыхания?
— Уходите, — сказал Найкосиаи, у которого не было ответов на эти вопросы. Вернее, ответ был только один: убеждение, что он никогда не оставит свой дом. — Я не требую, чтобы вы остались. Не требуйте и вы, чтобы я ушел.
— Но это ради твоего же блага, Найкосиаи, — настаивал другой человек. — Если твоя собственная жизнь для тебя ничего не значит, подумай о своей жене. Как долго еще она сможет дышать этим воздухом?
— Достаточно долго.
— Почему бы не позволить решать ей?
— Я отвечаю за свою семью.
Вперед вышел человек, который был старше остальных.
— Она моя дочь, Томас, — сурово сказал он. — Я не позволю тебе приговорить ее к той жизни, которую ты избрал для себя. И своим внукам я тоже не позволю остаться здесь.
