- Полно, полно, моя ясынька, полно, приветная, полно,- говорил растроганный Патап Максимыч, лаская девушку.- Что ж нам еще от тебя?.. Любовью своей сторицей нам платишь... Ты нам... счастье в дом принесла... Не мы тебе, ты добро нам делала...
- Тятя, тятя, не говори. Не воздать мне за ваши милости... А если уж вам не воздать, богу-то как воздать?
Припала Груня к груди Патапа Максимыча и зарыдала.
- Добрыми делами, Груня, воздашь,- сказал Патап Максимыч, гладя по головке девушку.- Молись, трудись, всего паче бедных не забывай. Никогда, никогда не забывай бедных да несчастных. Это богу угодней всего...
- Слушай, тятя, что я скажу,- быстро подняв голову, молвила Груня с такой твердостью, что Патап Максимыч, слегка отшатнувшись, зорко поглядел ей в глаза и не узнал богоданной дочки своей. Новый человек перед ним говорил.- Давно я о том думала,- продолжала Груня,- еще махонькою была, и тогда уж думала: как ты меня призрел, так и мне надо сирот призирать. Этим только и могу я богу воздать. Как думаешь ты, тятя?.. А?..
- Ты это хорошо сказала, Груня,- молвил Патап Максимыч,- по-божески.
- Жаль мне сироток Ивана Григорьича,- сказала Груня,- я бы, кажись, была им матерью, какую он ищет.
- Как же так? - едва веря ушам своим, спросил Патап Максимыч.- Нешто пойдешь за старика?
- Пойду, тятя, - твердо сказала Груня.- Он добрый... Да мне не он... Мне бы только сироток призреть.
- Да ведь он старый! Тебе не ровня,- молвил Чапурин.
- Стар ли он, молод - по мне все одно,- отвечала Груня.- Не за него, ради бедных сирот...
- Ах ты, Грунюшка моя, Грунюшка! - говорил глубоко растроганный Патап Максимыч, обнимая девушку и нежно целуя ее.- Ангельская твоя душенька!.. Отец твой с матерью на небесах взыграли теперь!.. И аще согрешили в чем перед господом, искупила ты грехи родительские. Стар я человек, много всего на веку я видал, а такой любви к ближнему, такой жалости к малым сиротам не видывал, не слыхивал... Чистая, святая твоя душенька!..
- Тятя, тятя, что ты? - вскрикнула Груня. Богоданная дочка и названный отец крепко обнялись.
* * *
На другой день рано поутру Патап Максимыч собрался наскоро и поехал в Вихорево. Войдя в дом Ивана Григорьича, увидал он друга и кума в таком гневе, что не узнал его. Возвратясь из Осиповки, вдовец узнал, что один его ребенок кипятком обварен, другой избит до крови. От недосмотра Спиридоновны и нянек пятилетняя Марфуша, резвясь, уронила самовар и обварила старшую сестру. Спиридоновна поучила Марфушу уму-разуму: в кровь избила ее.
