Выбравшись из огромного самосвального кузова и спрыгнув с платформы на рельсы, наши герои, сторонясь освещённых участков, поспешили переместиться в наиболее удалённую часть станции. За длинными заборами, тянувшимися вдоль путей, с одной стороны находилась освещённая оранжевым светом фонарей улица с многоэтажными жилыми корпусами, с другой же начиналось чёрное пространство, поверх которого, словно на воздушном экране от рассеянного свечения ночной столицы, виднелись вдалеке циклопических размеров трубы, исторгающие контурно-чёрные облака дымов. Между двумя этими мирами блестели уходящие в бесконечность рельсы главного хода, от которых чуть поодаль, в направлении тёмной половины, отходила боковая железнодорожная ветка.
Петрович и Алексей переглянулись: мысль двинуться по этой ветке на территорию тёмной половины пришла к ним одновременно и была, очевидно, единственно верным на тот момент решением.
Спустя несколько минут, когда уличный свет перестал слепить и глаза начали привыкать к темноте, они поняли, что идут вглубь хаотично застроенной, перегороженной заборами, захламлённой и повсеместно перерытой промышленной территории, в пределах которой лишь аккуратная и ровная железнодорожная насыпь могла служить ориентиром и напоминанием о порядке. В то же время заброшенность и дикость округи давали надежду на то, что в её черте обязательно отыщутся шалаш или землянка, в которых можно будет укрыться, перевести дух и разобраться в обстановке.
Однако вскоре на их пути выросло вполне капитальное сооружение -- примостившаяся рядом с рельсами двухэтажная будка какой-то железнодорожной службы. Здание было заброшенным, о чем говорили выбитые стёкла и наполовину вывороченная из проёма сломанная деревянная рама. Возле входной двери под ногами зазвенело стекло -- когда зажгли спичку, обнаружили несколько бутылок, явно пролежавших не один месяц под снегом и оттого покрытых ровным слоем слипшейся грязной пыли. Дверь не имела замка, легко поддалась, но до конца открываться не хотела, так как упёрлась в одну из досок полусгнившего и просевшего навеса. Тем не менее в качестве временного крова железнодорожная будка была местом идеальным!
Чтобы не жечь понапрасну спички, от немедленного исследования внутренностей здания решили отказаться до наступления рассвета. Петрович устроился в старой покрышке от грузовика, кем-то припрятанной во входном тамбуре, а Алексей разлёгся на обнаруженной там же деревянной лавке. Извлечённые из кармана антикварные часы, ровно и уверенно потикивая, показывали начало четвертого. Главное теперь было -- не заснуть, и чтобы отогнать сон, Петрович едва слышно, в четверть голоса, временами скатываясь на шёпот, начал распевать старые романсы, понемногу перемежая их с красноармейскими маршами. Алексей, временами ему подпевая, то и дело поднимался со скамьи и, подходя к тому месту, где предполагалось окно, подолгу всматривался в чернеющий проём.
