Наружу вырвались хтонические силы мифологических масштабов. Идеологии, подчинявшие себе целые народы, неслыханные по разрушительности войны и иные массовые истребления людьми друг друга сильно подорвали представление о человеке как о существе рациональном. Миф снова стал реальностью, причем настолько убедительной, что не считаться с ней оказалось уже невозможным. Конечно, у этого были и интеллектуальные последствия.
К мифологическим и мифоподобным сюжетам вернулась литература: Джойс, Кафка, Йетс, Элиот, О'Нил, Т.Манн, Маркес. .. Более того, миф стал стремительно превращаться в характерный образ непрофессионального, общекультурного, массового восприятия мира. Он сделался излюбленным термином, а тем самым и штампом публицистики, политической риторики, литературной и художественной критики… Понятие мифа расширилось еще более прежнего.
В науке же XX века сложилось множество направлений исследования мифа, среди которых можно выделить несколько основных. Прежде всего, это так называемый ритуализм, позиции которого в научной мысли были особенно сильны в тридцатых – сороковых годах; виднейшим представителем его был Дж.Фрезер. Это течение усматривало важнейший источник развития мифов в ритуалах, а наиболее радикальные представители его вообще склонны были считать, что мифы – это, по существу, ритуальные тексты. Далее, несомненно, следует назвать функционализм, полагавший, что миф в архаических обществах предназначен поддерживать социальный (а в тазах самих членов общества – и космический) порядок. Апеллируя к сакрально значимым доисторическим событиям, миф (неотделимый от обряда!) объясняет и оправдывает обычаи, предписывает модели поведения – и тем самым консолидирует племя и обеспечивает непрерывность его культуры.
Центр внимания исследователей постепенно смещался к особенностям мифологического мышления; и тут исключительно важная роль принадлежит французской социологической школе. Л.Леви- Брюль в тридцатые годы впервые заговорил о том, что первобытное – «дологическое» – мышление обладает собственной логикой, которая хотя и несводима к новоевропейской, но вполне может быть выявлена и описана с помощью ее средств. В качестве этих особенностей он называл, в частности, закон партиципации (мистической сопричастности, согласно которому племя и каждый его член, например, может отождествляться с тотемическим животным), несоблюдение закона исключенного третьего, неоднородность пространства и времени, неотделимость от эмоциональных импульсов…
