Но эта комедия древней музы – не средство забыться в смехе, не рецепт безответственности и даже не развлечение. Комедия – это школа жизни, и все, кто играют в ней, – то есть все мы – должны извлекать те уроки, которые постепенно приведут нас от антуража и внешних, материальных масок к глубокой, скрытой реальности души, которая проходит свой опыт в театре бытия.
Мы должны посмотреть на себя со стороны, как зрители, посмеяться над своими ошибками, посочувствовать своим неисчислимым заблуждениям и в конце концов изобразить ужасную гримасу досады и иронии, которая свидетельствует о том, что мы познали самих себя, играя эти роли. И тогда мы поймем ценность комедии и улыбки. Тогда мы узнаем, что и на сцене, и в зрительном зале самое важное – быть хорошими актерами и хороши ми зрителями, хорошими людьми, которые вполне осознают реальность, но готовы менять ее к лучшему, вкладывая в игру жизни все свои силы и способности.
Талия улыбается и учит нас… В руке у нее маска… Она сумела открыть нам свое истинное лицо, показать гармонию его черт. Она завершила театральное представление и приглашает нас последовать за ней по крутым путям совершенствования самих себя с улыбкой грусти и слезами радости.
… Мельпомену, музу Трагедии
Сегодня я увидела Мельпомену, музу Трагедии. На протяжении истории человечества она вдохновляла артистов, была любима и внушала страх, отражала Жизнь и обвиняла.
Я увидела ее такой, какой ее всегда изображали: ни спадающая до пят туника, строгое и бесстрастное выражение лица, скипетр, кинжал и трагическая маска в руках. Скипетр делал ее абсолютной царицей бытия, повелительницей судеб, так или иначе влияющей на все события жизни. Застывшая гримаса ее маски напоминала нам всем о том, как много раз наши собственные лица искажались от боли. Эта маска странным образом соединила в себе все взгляды, все выражения человеческих лиц… И все они говорили о боли…
Кинжал же… по меньшей мере, он сулил возможность покончить с мраком, ложью и вынужденным страданием. Кинжал в руках всемогущей музы Трагедии обещал больше милости и надежд, нежели ее маска и скипетр.
Но видения этого мира неустойчивы и быстро тускнеют, как плохие зеркала… Само бытие, сама сущность Мельпомены затуманивает наше представление о ней. И первоначальный образ музы, явившийся мне, стал меняться, пока не сосредоточился полностью в чудесной маске, что была в ее руке.
Древние в таких случаях вспомнили бы о магии, я лишь говорю о том, что видела. На моих глазах маска ожила и перестала быть просто пустой оболочкой, соединявшей в себе лица всех людей. Внезапно она стала еще одним лицом, полным жизни, среди множества других лиц и начала кружить вместе с ними по улицам бурлящего города.
