Коррезент теперь выглядел по — настоящему утомленным. Его глаза закрылись, после чего он с трудом поднял утяжеленные веки.
— Что скажете? прошептал он. — Ирония судьбы?
— Бэнни сказал, что Вы хотите задать мне вопрос, cказал Брэкен.
Умирающие глаза вновь взглянули на него. — Младенец живет, раздался шёпот. — Они сказали мне это. В стеклянной доме.
— Инкубаторе.
— Они сказали, что у младенца прекрасные голубые глаза.
Брэкен молчал.
— Вы конечно сделали один глаз Нормы черным. Но воoбще‑то у неё были коричневые глаза. В них не было ничего ядовито — голубого Сицилийского.
— Бэнни сказал, что Вы хотите задать мне вопрос. Повторил Брэкен.
— Да, я хочу задать Вам вопрос. Мой доктор говорит, что это гены. Я не знаю, что такое гены. Я только знаю, что умирающий человек лежит в кровати и думает. Она была супергордой, как она могла пойти на это?
Хотя Брэкен и смотрел сейчас на старика, его разум находился в тысяче миль отсюда. Он думал о Блондинке, как она выглядела во время секса, темной коже её ног под ослепительной белизной юбки, ее нежном нижнем белье, россыпи ее волос на подушке, ее натренированных занятием теннисом мышцах.
— Какой Вы тупой, сказал он старику негромко. Он подался вперед, вдыхая флюиды смерти Коррезанта. — Дыхание смерти окончательно состарило Вас. У меня есть собственное брюшко. И я постарался отдать его ей.
Слюна медленно потекла вниз из угла рта старика к его подбородку.
— Глаза младенца станут коричневыми. Однако, вот незадача, Вы не увидите этого. Прощайте, тупоумный старикашка. Он вышел прочь. Комната наполнилась запахом смерти. Он вышел и вернулся на Палм Спринг.
