— Да славится имя твое и все такое прочее, — прошептал Гарик, осторожно положив трубку на рычаги древнего эбонитового аппарата. — Спасибо, господи, что как бы не оставил в беде.
— Кто ж так молится? — с укором проскрипела бабка, расположившаяся аккурат под выцветшей фотоиконой, повешенной в крошечной кухоньке над холодильником. С наслаждением отхлебнув чай из кружки, она запихнула в рот бублик и продолжила наставлять непутевого внука: — К господу (хрум-хрум) уважительный подход требуется. Поклонился бы, а то (хрум-хрум) и на колени бы встал. Тогда и воздастся по вере.
— Заткнитесь, бабушка, ладно? — попросил Гарик. — Некогда мне тут кланяться. Тороплюсь я.
— Вечно он торопится, — доложила старуха иконе, развернувшись к ней всем корпусом. — Суета сует и вечная суета. Ох, грехи наши тяжкия-а…
Гарик ее бубнеж не дослушал. Мечась по захламленной каморке, которую называть комнатой язык не поворачивался, он спешно собирался на дело. В задний карман джинсов втиснулась заветная расческа с толстой широкой рукоятью. При нажатии на нее наружу с щелчком выдвигался плоский, как лист, клинок из вольфрама. Довольно длинный — без малого двенадцать сантиметров, — искусной двухсторонней заточки. Клинком можно было запросто бриться, хотя Гарик не пробовал. Оружие он держал при себе для совсем иных целей.
Еще вчера вечером в голове у него проплывали пьяные мысли перерезать себе клинком вены на руках и помереть в ванне, наполненной горячей водой и кровью. Теперь ему вновь захотелось жить. Гарика переполняли надежда, азарт, желание действовать. Муторное похмелье сменилось таким мощным зарядом энергии, что он не мог усидеть на месте.
— Бабушка! — крикнул он, не заглядывая в кухню, чтобы не нюхать лишний раз запах отвратительного варева, которое именовалось в этом доме овощным рагу. — Я пошел. Если к ночи не вернусь, то не ждите, спать ложитесь.
— Это куда ж ты намылился? — забеспокоилась бабка. Скрипнул проворно отодвинутый ею стул, зашаркали по полу войлочные тапки. — А как опять дружки твои с уголовными рожами заявятся? Чегой-то им говорить?
— Ничего! — отрезал Гарик. — Сказано вам: спать ложитесь. Чем раньше, тем лучше.
Он захлопнул за собой дверь на мгновение раньше, чем в прихожую вползла всполошившаяся бабкина тень. И припустил вниз по лестнице, едва касаясь подошвами кроссовок истертых ступеней. Впереди него неслась вспугнутая кошка с задранным хвостом. Если бы не необходимость притормаживать на поворотах, Гарик обязательно догнал бы четвероногую тварь и пнул ее в зад так, чтобы она кубарем летела по лестнице впереди своего гнусавого завывания.
