— Мне нравится, малыш! Ты — забавная! Живая. Непосредственная, — меня ласково погладили по щеке. — Не меняйся. Ты сильна духом, и это меня в тебе привлекает.
Мои ладошки оказали в его руках, на них подышали, отогревая. Всё‑таки в предгорье в лесу довольно холодно.
— Но, ты же злишься! — удивилась я. — И кричишь. И взгляд у тебя становиться такой… жесткий.
— Злюсь. И я сам по себе жесткий, — согласились со мной, продолжая согревать своим дыханием мои руки. — Я бы даже сказал жестокий! Оттого меня и боятся. Устал я от этого. Ты для меня словно глоток свежего воздуха.
— Почему?
— Почему? Ну, ты же меня не боишься?
— Нет! — осторожно начала я. — Я опасаюсь… иногда.
— Вот. Страх в глазах окружающих тебя людей, знаешь ли, несколько напрягает! Хотя и удобен. Но с женщинами почему‑то хочется другого… — задумчиво протянули в ответ.
— Но можно же быть добрее, мягче? — тихо прошептала я. — Или нет?
— В моем мире — нет! Не выжить. Сила, которой я обладаю, накладывает на носителя свои обязательства, его подбородок потерся о мою макушку. — Не владея почти безграничной властью, их не соблюсти. А страх — это лёгкий путь к власти. В отличие от уважения.
— Грустно, — вздохнула я, кладя голову на его плечо.
— Как есть.
Мы молча смотрели на огонь, пляшущий в каменном круге. Костер трещал, стреляя искрами, что тухли, недолетая до нас. Тишина. Редко когда ухала сова. Кое — где в ночи, за чертой неяркого света, немногочисленные обитатели леса вели ночную жизнь. Но мне было не страшно. Даже так: мне было спокойно. Впервые за последнее время. Не нужно ничего решать, не нужно брать на себя ответственность. Всё решит он. Уже решил. В этом что‑то есть. Жаль, что доверять ему я по — прежнему не могу. Жестокий? Верю.
— Почему ты убил тех бедняг, если сам же их и призвал?!
— Потому. И что значит убил?! — удивились моему вопросу. — Они и так были мертвы!
— Ты — жестокий! И неблагодарный, — оценила я его поступки.
— Какой есть, другого не будет, — просветили меня. — А теперь всё же поведай, почему мне пришлось быть и жестоким, и неблагодарным сегодня по отношению к таким милым созданиям как умертвия?!
Меня в который раз за ночь усадили на колени лицом к нему.
— Я увидела её, Лесную деву!
Рихард вмиг помрачнел. Заложив мой локон за ухо, спросил:
— Опиши её!
— Я мало, что помню, но… — и я погрузилась в воспоминания подернутые дымкой сомнений.
Спустя некоторое время, изложив всё, что помнила, я не преминула воспользоваться случаем и узнать, кто же это была.
