— Ах, ты ж, гад! — я дернула его за косицу, в которую он собрал свои волосы.
— Змея!
— Кто, я?! — поразилась я нелестному эпитету.
— Ты — ты! И язык твой ядовитый! Язва!
— В каком месте он у меня ядовитый?
— Сейчас покажу!
— Да ты са… — договорить мне не дали. Показывали. Сначала меня подмяли под себя. Обхватили лицо ладонями. Горячими. Слегка шершавыми. Затем я ощутила прикосновение теплых губ ко лбу, к глазам, к моим щекам, скользнули по скуле и прижались к моим устам. Я почувствовала, как нижнюю губу осторожно обвели языком и нежно прикусили.
— Открой! Тебе понравиться, — его пальцы прошлись по припухшей коже. — Обещаю.
Я вздохнула, и его горячий язык проник внутрь. Он гладил мои волосы, плечи. Массировал затылок. Мои глаза закрылись. Тело расслабилось, пока…
— А почему мы носами не стукаемся?! — прервав поцелуй, спросила я. — У тебя ж такой огромный!
— Угу, но тебе в самый раз… — и меня снова пытались поцеловать.
— Нос, говорю, огромный, а с моим не столкнулся!
— Кьяра, демон тебя побери! Какой нос?! — и кто ему волосы распустил?! А они мягкие на ощупь. Что я вообще делаю? — Ты что прямо сейчас о моем носе хочешь поговорить?!
— Нет, — я стыдливо уткнулась ему в грудь. — Просто… мне просто, не знаю, как это сказать… страшно? Я помню как…
— Тихо, малыш! Я понимаю, — меня снова перевернули. Теперь я лежала на теле Рихарда, придерживаемая его руками. — Ты привыкнешь ко мне, к моим прикосновениям, и мы начнем сначала. Как будто ничего не было. Хорошо, маленькая?
— А это, то, что мы делали, обязательно? — с сомнением протянула я. — Может, я тебе не нужна?
— Ты мне нужна! Очень, — на мои плечи заботливо накинули плащ. — И то, что ты называешь 'это', я именую ласки. И они тоже нужны.
— Кому? Тебе?
— Да. И тебе тоже, просто ты пока этого не понимаешь. Но со временем поймешь, — мужчина слегка приподнялся и теперь полулежал, опираясь спиной о корни дерева. — Ты женщина, Кьярусик, а женщин нужно постоянно гладить, ласкать, баловать.
— Звучит так, словно мы кошки! — с досадой подытожила я.
— Да уж, ты точно, маленький боевой и своевольный котенок! — меня снова поцеловали, теперь в висок. — Шипим, коготки выпускаем, да, Кьярусик — Мяусик?
Я хотела возмутиться, но сложно, скажу я вам, это делать когда тебя опять целуют. В губы.
— Неправда! Я не такая! Я добрая, воспитанная, скромная, — увидев скептическое выражение на лице моей временной 'перинки', пришлось заткнуться. — А, ну ладно!
Я надула губы и отвернулась. Услышать такое от мамы, еще полбеды, но от едва знакомого мужика — да, что‑то надо со своим характером делать. Я горестно вздохнула. Знаю же, что ничего не получится — отцовский норов. Наверное, это единственное, что мне от него перепало.
