— Жарко, решили искупаться, — протянул Витя ключ дежурному. — Ежели кто из друзей будет спрашивать, мы на Ланжероне.
— Завидую! — расплылся в улыбке дежурный. — Верите, полгода на море не был? А! Хорошего отдыха, господа!
Они взяли за углом извозчика.
— Гони на Молдаванку! — приказал Виктор.
— Молдаванка, Молдаванка… — почесал затылок возница. — Обратки точно не будет. Комендантский час, будь он неладен. Порожняком вернусь…
— Не обижу, трогай!
— Слушаю, вашбродь! — повеселел возница. — Домчу с ветерком!
Неделю они скрывались на конспиративной квартире анархистов в Треугольном переулке. Миловидная гимназистка Верочка, работавшая гравером в подпольной типографии, вырезала у себя в закутке на медной матрице образец нового «вида на жительство» мещанина из Бендер Зельмана Тома, православного, неженатого, без особых примет. Отпечатала на мимографе, оттиснула нужные печати, повозила в типографских бумажных отходах, помяла в ладонях. Разгладила аккуратно теплым утюжком.
— Отдавать жалко, — улыбнулась, протягивая Виктору. — Такой хорошенький.
Руководство «Хлеба и воли» решило, что житомирскому специалисту по «эксам» и доставке динамита, убившему бомбой полицейского, следует исчезнуть на время из Одессы. Нашлась работа в Крыму: согласовать с тамошними хлебовольцами стратегию и тактику борьбы на ближайшее время, прощупать настроение военных моряков на черноморских базах.
Их переправили ночью на грузившуюся зерном баржу, владелец которой, грек Вергопуло, получив в свое время «мандатное письмо» от некоей неназванной организации, требовавшей денежной поддержки на цели революции, угрожавшей в случае отказа «революционно-анархистским возмездием», здраво решил, что в полицию обращаться не следует. Передавал ежемесячно таинственным борцам за народное счастье (чтоб их холера взяла!) посильные суммы, исполнял кое-какие просьбы. А что делать, скажите? В Одессе иначе не проживешь.
Сутки их болтало на палубе неповоротливой баржи, буксируемой черным от копоти паровым суденышком. Ее рвало, состояние было полуобморочным. Витя отводил ее на корму, она перевешивалась через борт, тяжело дышала. Разбивались о деревянные шпангоуты пенистые волны, колючие брызги били в лицо. Баржа в очередной раз взбиралась на гребень водяной горы, застывала на миг, заваливалась набок, падала стремительно в бездну.
— Умру, Витенька! Не могу…
— Идем, полежишь, — вел он ее обратно. — Скоро доплывем, огни береговые видать…
