На фоне этой мрачной картины всеобщего распутства и злодеяний, совершенных во имя фанатического, исступленного изуверства, стремящегося к низвержению основ русской государственной жизни, рисуется коллективная ответственность еврейского населения города Одессы за все те позорящие имя человека преступления, свидетелями которых были тысячи людей. Установление этой коллективной ответственности было бы, по моему мнению, первым актом образумливающего воздействия на население города, в котором нарушены самые коренные основы общежития.
Русский Патриот».
— Науськивает, сволочь! — взволнованно вышагивал он по комнате. — Ату их, пархатых!
— Давайте уедем, Витя! — схватила она его за руки. — Сегодня же!
— Рехнулась! Куда уедем?
— Хоть куда! В Житомир, в штетл. Страшно!
— Страшно ей. Анархистка, революционерка! Кончай паниковать…
Он вытащил из внутреннего кармана пиджака кожаный бумажник. Развернул, вывалил на стол пачку кредиток.
— Гляди! — хохотнул. — Ротшильды позавидуют!
— Откуда столько, Витя?
— Из бочки с сельдями.
Засмеялся.
— Из бочки? — покосилась она на пачку.
— Ага. Когда заваруха эта в порту началась, пожары, поджоги, грабеж, мы с румыном моим лодку чью-то отвязали, собирались на Пересыпь плыть от греха подальше. А тут глядим, хмыри какие-то бочку катят по песку. К воде. Румын говорит — он по этой части профессор: в бочке, говорит, точно — воровской навар. Грабанули хлопчики под шумок чью-то кассу или ювелира и следы заметают. Доставят бочку с наваром на рейд, там их яхта с партнерами дожидается. И поминай как звали.
— И что, Витя?
— Ничего. Посидели за лодкой, дождались, пока субчики эти бочку поближе подкатят. Встали — они обрезы тащить из-за голенищ. Ну, тут думать некогда: успевай нажимать на гашетку… Положили троих. Четвертый — атаман, по-видимому, по мелководью побежал. Ногу волочил. Румын его догнал и — ножом в спину…
— Хватит, не надо! — она отвернулась к окну.
— Чувствительная ты! — произнес он с досадой. — Как институтка! Мы тут, по-твоему, за бандюг и громил стараемся? Бомбы в царских сатрапов кидаем, жизнями рискуем! Чтоб городская шпана сливки под шумок снимала? А мы потом у Любанского деньги на революционную работу будем клянчить. Так, что ли?
— Не знаю, Витя.
— Не знаю! В «эксе» участвовала, жандарма вместе на тот свет спровадили. Кончай хныкать!
— Хорошо, Витя.
Часть захваченных денег, по его словам, он отдал румыну, основную сумму передал в партийную кассу анархистов.
