– Давай эту гору, всё съем, ничего не оставлю. А бабушка где?
– Ты не зови её бабушкой, не любит, просто Навой. Спит она, умаялась с тобой. Вот проснётся, осмотр тебе произведёт, скажет, что дальше с тобой делать.
Говоря это, Мария поставила перед Катериной широкую доску, застеленную рушником, выставила на доску чашу с ухой, тарель с крупяными калитками. Катерина набросилась на еду, как после недельного говенья.
– Ой, какие пирожки, моя мама такие пекла.
– У нас они калитками называются, их наши раскольники северные делают, а те у чухонцев переняли. А Пелагея моя стряпать любит, все кушанья, какие где попробует, норовит сама сготовить.
Катерина сунула в рот последнюю калитку и подобрала отломившиеся кусочки.
– Вкусно. Только у нас ещё тмин кладут. Ой, а что ты говорила, Нава ещё делать со мной будет? Ничего не надо делать, я уже здорова. Сегодня и ехать можно.
– Шустрая какая! А если в дороге хворь вернётся? Силы-то у тебя ещё не прежние. И потом… Ты говорила, сына тебе надо? Я Наве сказала, она, может, что пособит.
Катерина даже жевать перестала.
– А она может?
– Точно не знаю, но она многое может.
Возвращаясь через несколько дней в Москву, Катерина не могла удержаться, чтоб не торопить кучера. Она даже сидела, подавшись вперёд, не откидываясь на кожаные подушки.
– Маша, давай на обед не будем вставать, на ходу чего-нибудь пожуём.
– Мы-то пожуём. А кучер, да и солдаты как пожуют? А они на морозе, им без горячего нельзя.
Катерина виновато закивала.
– Ой, конечно, конечно. Но тогда пошли кого-нибудь вперёд, пусть обед приготовят, чтоб нисколько не ждать.
– Уж послано.
Мария и сидевшая рядом Пелагея улыбались на её нетерпеливость.
– Ну да, соскучилась, – смущённо сказала Катерина, – И так ведь государь всё в делах, часто разлучаться приходится, а тут ещё из-за моей немочи… Вот ты, Маша, выйдешь замуж, сама узнаешь. Что ты, Пелагеюшка?
Пелагея теребила завязки своей нарядной расшитой бисером душегреи.
– Простите, Катерина Алексевна, сказать хочу, не в обиду вам… Да не рассердитесь ли?
– Говори, не робей.
– Слыхала я, Нава вам несколько дён с мужем жить не велела?
– Да, четыре дня, чтобы лечение в силу вошло.
– Так ведь, бают, Пётра-то Лексеич не то, что четыре дня, четыре часа, бывает, ждать не хочет. Уж простите меня, бабу глупую. Не в своё дело мешаюсь, да больно уж хочется, чтоб хорошо вам всё удалось. Не серчайте.
– Ну полно, я не сержусь. Правду ты сказала, нетерпелив он. Ну, как-нибудь…
