Знаменитая сцена проводов курсантов очень многое объясняет в Гайдаре. Она есть в «Школе», она была в действительности. Когда Подвойский, тот самый Подвойский сказал устало: «Кончено… в Смольный»; когда Подвойский, один из выдающихся военных организаторов раннесоветского времени, устраивал проводы курсантов на фронт (кидали их в бой, и они почти наверняка оттуда не возвращались), их провожали под «Похоронный марш» – такое интересное ноу-хау Советской власти: в праздничный момент выпуска курсантов сыграть для них «похоронный марш», чтобы они сразу понимали, на что идут. Ну, а люди, которые в ноябре 1941 года отправлялись на фронт со знаменитого парада, когда немцы стояли в десяти километрах от Красной площади, – они понимали, на что идут? Понимали, разумеется. И тоже «Похоронный марш» там был бы уместнее. Но это сочетание триумфа и похорон, которое в гайдаровском 16-летнем сознании закрепилось навеки, оно вообще для его прозы чрезвычайно характерно: жизнь недорога, жизнь ничего не значит, ни своя, ни чужая, есть вещи значительно больше. Могу я сам так думать? Наверное, нет. Могу я презирать людей, которые так думают? Никогда в жизни. Я всю жизнь буду считать, что это и есть единственно возможный героизм.
Этот «Похоронный марш» по-настоящему заиграл для Гайдара в 1922 году. В конце этого года на него было заведено несколько уголовных дел по заявлениям жителей. Он был полностью оправдан и полностью – в 18 лет, один – доказал свою невиновность, но тут выяснилась другая вещь, еще хуже: его списывали из армии по здоровью. Думаю, что это знаменитое списание по здоровью, о котором тоже написано очень много, имело под собой не только физиологические основания. Он ничем особенным кроме мучительных головных болей не страдал, и, в конце концов, в 1941 году добился же он, чтобы его военным корреспондентом на фронт отправили.
Я хорошо знал нескольких детей, выросших с Гайдаром в одном дворе. Так случилось, что двое из этих детей, поженившись, были нашими дачными соседями. Так вот они рассказывали, что Гайдар с детьми играть обожал, прекрасно у него это получалось примерно 25 дней в месяц. Остальное время он либо мучился болями страшными головными, либо впадал в запои. И несколько раз его дворник вытаскивал из петли, о чем тут же всему двору рассказывал. Были на то причины, вероятно. Гайдар действительно получил довольно тяжелую травму еще в бытность свою Голиковым. По одной версии, по камовской, он неудачно упал с коня на спину и повредил позвоночник, по другой версии, эти боли были чисто неврологического происхождения, но так или иначе головная боль его преследовала всю жизнь. Другая симптоматика была – знаменитый, часто упоминающийся в мемуарах нервный тик, который его перекашивал. Но думаю, что главная проблема заключалась в другом. Так или иначе, он совершенно не вписывался в новое время. И этот посттравматический синдром, который был ему записан как официальный диагноз, был, конечно, синдромом послевоенным, синдромом «афганским», послегражданским, назовите, как хотите. В литературе описания этого синдрома довольно многочисленны, наиболее убедительно оно в леоновском «Воре», где Митька Векшин, красный командир, становится абсолютно растленным типом, а деваться некуда – не вписывается он в мирную жизнь. Все мы помним пьесу и фильм «Огненный мост», все мы помним замечательную толстовскую «Гадюку», рассказывающую о том, что мирные бухгалтера получались далеко не из всех кентавров Гражданской войны. Очень многие продолжали махать шашкой и в мирной жизни.
