Получили указание свёртывать работы. В управлении считали доказанным, что участок не имеет промышленного значения. Конечно, убедительное «нет золота» тоже имеет для геолога свою ценность, но лучше все‑таки утверждать положительные истины, чем отрицательные.
Так уж повелось, что, уезжая, я привозил на память с каждого разведанного участка какую‑нибудь лесную диковину.
Была в моей коллекции крупная — с кулак — шишка кедрового стланика (вообще‑то, у него шишки совсем маленькие). Отполировали мы с Поповым ветку, срезанную вместе с каким‑то бородавчатым наплывом со ствола лиственницы. Диковина стояла у меня совсем близко перед глазами — на столе, и все равно невозможно было разрушить иллюзию, что это голова рогатого оленя. Змеи на Колыме не водятся — слишком суров для этих нежных созданий климат. Но один перекрученный корень старой карликовой берёзки поразительно напоминал свернувшуюся в клубок змейку с ехидно поднятой головкой.
На этот раз, невдалеке от завершающей линии шурфов, я приметил в обрыве незадачливой террасы обнажившийся корень лиственницы: толстую коротышку, перехваченную пояском в виде неровной восьмёрки. Пока это было лесное сырьё. Но несколько лёгких срезов острым ножом преобразили корень в забавную фигурку. Получалась лобастая головёнка на толстом круглом брюхе. И брюхо это оказалось настолько тяжёлым, что фигурка никак не ложилась на бок, а мгновенно вскакивала на основание своего толстого брюха.
— Гляди‑ка ты, ванька–встанька! — смеялся Попов и валил фигурку на бок, а она сейчас же вскакивала и неизменно торчала вверх лобастой головкой. Центр тяжести у неё был где‑то у точки опоры.
Трудно сказать теперь, как пришла в голову эта простая мысль, но она пришла:
«Не может быть! Невероятно, чтобы сама ткань корня была настолько тяжёлой, что превратила нашу фигурку в ваньку–встаньку. Там что‑то есть».
Жалко было, но все‑таки вспороли мы толстое брюхо своему ваньке–встаньке с тайной надеждой, что сплавившиеся корни каким‑то немыслимо хитроумным способом заковали е древесный панцирь золотой самородок. Голодной куме — все хлеб на уме!
Золота в корне не нашли. Но довольно крупный обломок обкатанного кварца корешки замуровали, в камне оказалось 273 грамма.
И снова: «Не может быть!»
Обломок кварца был не больше обычной шишки кедрового стланика.
Нам не оставалось ничего другого, как разбить молотком и этот обломок. Он раскололся и расслоился легко, как ореховая скорлупа, а ядром в каменной рубашке и оказался тот самый самородок, который позволил нам радировать управлению, что «золото есть».
