Московии таинственный посол | страница 9



У стены стоял деревянный черт ростом с человека. У него имелись, как и подобало черту, черный шерстяной хвост, козлиные рога. Но самыми впечатляющими были глаза из красного стекла. Они ловили свет канделябра и зловеще поблескивали. У копыт черта лежала горка красных стекляшек, отлитых по форме глаз черта.

— Ясно, — сказал печатник. — Мишень. Вышибаешь ему глаза?

— Одна из моих странных прихотей, — охотно объяснил граф. — Заказал в Венеции три тысячи дьявольских глаз. Лет на пять хватит. Хочешь попробовать руку? Наверху не слышно.

— Спасибо. Я сегодня уже стрелял. Не хочется.

— Тогда продолжим прогулку. Главного я тебе еще не показал.


За маленькой бронзовой дверью была еще одна комната. Скорее, зал. И кажется, только здесь невозмутимый гость впервые вздрогнул. Посреди зала стоял надгробный памятник из черного мрамора. На памятнике не было никакой надписи. Но у основания лежал букет белых роз.

— Как ты думаешь, чья это могила?

— Кого-то из твоих родственников?

— Да, и весьма близкого родственника. Ближе не бывает.

— Мать? Отец?

— Нет.

— Брат?

— Да нет же. Это моя могила. Так я себе ее представил. И сам ежедневно приношу сюда цветы.

— Ты был прав. За такие проделки когда-нибудь тебя обязательно усадят в костер! — сказал печатник.

— Пожалуй. Но видишь, рискнул. И даже тебе не побоялся показать. Может быть, твои глаза понравились. Сам не знаю… А тебе не приходило в голову, что умным людям, независимо от того, родились они в Риме, Мадриде или Львове, легко договориться между собой!..

— Для чего ты соорудил эту могилу?

— Да ведь это ясно. Кругом мор, зараза. Кто знает, не станет ли эта шутка последней в моей жизни? Но так или иначе, согласись, не много найдется людей, которым довелось бы ухаживать за собственной могилой! Теперь сам ежедневно приношу сюда цветы.

— И это всё?

— Неужели не объяснил? А ведь старался. Ну, хорошо, добавлю еще, что могила напоминает мне о том, что сам я не бессмертен. Человеку это свойственно забывать. Сижу здесь, и будто я — уже не я, а кто-то другой, посторонний. И этот посторонний благожелательно, но беспристрастно судит о некоем Филиппе Челуховском. А ведь усопших так легко казнить или миловать, не боясь получить отпор! В такие минуты я как бы раздваиваюсь — превращаюсь в двух людей. Один лежит под могильным камнем, второй приносит ему на могилу цветы…

На жирной поверхности полированного мрамора плясали блики. В подвале было душно.

Кто этот граф? Сумасшедший? Маньяк? Юродивый?