— Тебе ясно, не сомневаюсь, — сказал капитан, поощрив его взглядом. — На тебя особо надеюсь, Гаврилов.
«Не надо мне ни медали, ни благодарности, — решил Гаврилов. — Пусть направление даст в высшую школу милиции».
Свешников стал перечислять квадраты порта, называть группы, которые их должны прочесывать, и Гаврилов, дождавшись своей и убедившись, что Ольга будет рядом, попросил:
— Товарищ капитан, разрешите действовать по обстоятельствам.
Свешников разрешил. Старшина пробрался к Ольге, тронул ее за плечо:
— Ты что, Оль, вроде приболела? Может, тебя освободить?
— Нет, нет, — встрепенулась она. — Ни за что! Я совсем здорова.
— Ну и ладушки, — сказал, улыбаясь, Гаврилов. — Тогда поработаем.
3
Вечер наступил холодный и ветреный. Циклон, много дней подступавший к суше, наконец достиг ее, но всю свою злость выплеснул, как водится, на соседние страны, оставив нам лишь вполне умеренные остатки. Но и эти «остатки» были так существенны, что на суда, стоящие в порту, были вызваны капитаны.
Отныне холод прочно обосновался на берегу, знаменуя собой новый этап портовой жизни — «осенне-зимний период». Управлению он сулил аварии, комиссии и проверки, морякам на судах — травмы, взыскания и повышенную отчетность. Вене он принес новые хлопоты в жизни, и без того осложнившейся.
Третий день за ним велась охота.
Днем он отсиживался на свалке под перевернутой шлюпкой, дрожа от холода и промозглой сырости. Стены землянки пропитались водой и набухли; одеяла, ватная одежда стали тяжелыми, влажными и не приносили тепла. Изредка он делал вылазки, чтобы раздобыть себе пропитание, достать газет и журналов для обогрева. Когда его особенно донимали холод и бессонница, он позволял себе прогуляться на рейдовом катере по заливу, отогреваясь в душном тепле темного нижнего салона. Там можно было и покимарить пару часиков, и чайку хлебнуть горячего у кого-нибудь из команды, и просто почувствовать себя среди людей, поговорить с ними, распрямить спину. Конечно, был в таких прогулках определенный риск, поэтому он ими не злоупотреблял.
Нелегальное положение обостряло его чувства. Он ловил на себе взгляды прохожих, различал в них неприязнь, брезгливость, желание от него отодвинуться. Хоть он умывался каждый день и бороду подбривал, пещерная жизнь ему на пользу не шла и сильно отличала его от нормальных людей, которые сейчас казались особенно чистыми, легкими и свободными, а он шел им навстречу, словно медведь из берлоги, — тяжелый, грязный, настороженный.
