Никаких шансов не было, чтобы Песя Израилевна была с тем врачом знакома, но исповедовала она, судя по всему, ту же самую жизненную философию. Не очень её, как оказалось, заботило то, откуда взялся гость. Она через пару минут сбивчивые и не очень вразумительные объяснения нашего героя слушала вполуха, а ещё через пару просто прервала его вопросом:
– А вот куртка у тебя из чего?
И потрогала ткань пальцами.
Наш герой, напряг память, попробовал вытащить из её сусеков остатки школьного курса химии, чтобы объяснить старухе, что такое пластмасса, но не преуспел. И в памяти набралось немного, на колобка бы не хватило, да и мадам Шнор как-то слушала невнимательно, и опять прервала Прохорова:
– Мокнет?
– Что мокнет? – не понял он.
– От дождя и снега мокнет?
Тут до него дошло.
– Нет, – ответил он важно, – и теплая очень…
– Продай…
А у нашего героя от этих вопросов созрел некий план, который решал, по меньшей мере одну из его проблем. Осознав, что шансов вернуться назад, в начало двадцать первого века у него меньше, чем встретить живого российского императора, Прохоров, почему-то особенно не запереживал (возможно, это придет позже), а начал мысленно строить цепочку проблем и пытаться найти им решения.
Проблем, как понимает читатель, знакомый с предыдущей книгой было немало, но основных – четыре:
Документы.
Деньги.
Язык.
Одежда.
По первому пункту всё было более-менее: когда Слава грохнулся на паркете в комнате Федерико и перевёл рычаг, он был в той самой куртке, в которой ходил на Тиргартен и, значит, в карманах у него было два паспорта – немецкий и русский. Оба, как он понимал, не гут, но для начала могли сойти.
С деньгами вообще – абдуценс. Вчера, придя в гостиницу, он зачем-то выложил те пару тысяч, что купил в магазинах (знал бы прикуп – жил бы в Сочи), и сегодня у него была в наличии только пять тысяч евро, которыми здесь можно было растапливать печку или обклеивать стены.
И эта проблема, чтоб ей пусто было (опять, остаток жизни, наверное, с безденежьем маяться), зияла дырой и мучила больше всего.
С языком тоже была беда, но здесь наш герой надеялся на Песю Израилевну. Русский (ну пусть странный, искалеченный или, наоборот, слишком правильный) она знала. И знала, похоже также местное наречие, пусть не тот немецкий, на котором разговаривал кайзер Вильгельм и писал Ницше, но какой-то знала, иначе как она здесь жила?
И чем она не переводчик, во всяком случае поначалу?
А вот с одеждой до реплики старухи «Продай…» тоже всё было, мягко говоря, непросто. Потому что найти тут подходящие шмотки было не проблемой – отправить Песю и за небольшой гелт (единственное, наверное, слово на идиш, которое знал наш герой) она притащит всё, что нужно.
