Салон, убаюканный мерным рокотом двигателей, проснулся и задвигался, словно бортпроводница окропила его живой водой.
Андрей, выполнив просьбу девушки, спросил у Олега:
– Домой приедешь, что делать будешь?
– В кузню пойду, куда еще.
– А я, наверное, опять на тачку сяду.
– А мне в морях понравилось, – подключился к беседе Крошкин, – пару месяцев отдохну и снова в рейс.
Вадим сидел возле иллюминатора и хмуро наблюдал за тем, как приближается земля. Славик, сидящий рядом, порылся в своей сумке и достал пакет. Из него он вынул красивую фарфоровую статуэтку какого-то японского божка. Он протянул ее Сочинцеву.
– На, хлопчик, батькам своим подаришь.
Вадик удивился, но подарок взял.
– Славик, ты ли это? Свое добро раздаешь, это на тебя не похоже.
– Ничого, не обеднею, – грустно ответил боцман, – на пароходе нашем больше осталось.
– Дома ждут?
– А як же! – улыбнулся Славик, вспоминая жену. Тепло стало на сердце, и размер Родины сейчас сузился для него до шестнадцати квадратных метров супружеской спальни.
* * *
А на берегу далекой Папуа-Новой Гвинеи стоял Миша Балалайкин с кольцом в носу (это было обязательное условие для принятия гражданства), в набедренной повязке, с копьем в руке. Он с тоской наблюдал, как метались над морским простором чайки.
– Сейчас бы водки стакан!..
