— В крайнем случае мы его съедим, — предложил Билли.
— До тебя, канук тупоголовый, еще не дошло, что случай и так крайний?
— Киви, я тебе сколько раз говорил: не обзывайся. А ну, извинись.
— Извинись? Поглядим, как ты меня заставишь.
Воспоследовала не слишком жаркая потасовка, в результате шлюпка набрала еще воды.
— Так, вы, двое, кончайте-ка, — распорядился Дядька.
— Да? — все лез на рожон Киви. — Кто это тут командует?
— Я, — негромко сказал Питер. — Приказываю прекратить.
— Что-что?
— Меня произвели в офицеры.
Члены экипажа озадаченно переглянулись.
— Ничего себе. Офицер авиации трам-пам-пам Лайтфут.
— И это еще не все. Это был наш последний вылет. Командование решило досрочно завершить наш цикл. Эскадрилью переводят в Олдергроув, наш борт нужен для подготовки новых экипажей. Говорят, мы и так сделали достаточно.
— Вот уж тут они, черт, правы.
— Ничего себе! Прямо не верится. Все. Отлетались.
Снова повисло молчание — все осмысливали новость, а потом медленно, с подобающей торжественностью, все семеро наклонились друг к другу и обменялись рукопожатиями.
— Хорошо воевал, Джейми, старина.
— Я тебя тоже поздравляю, Чоки.
— Выпьем вечерком по этому поводу, а?
Утро тянулось медленно. Ближе к полудню на западе начали собираться облака, подул резкий ветер, он пронизывал мокрую одежду и еще сильнее захлестывал шлюпку водой. В этих неприютных обстоятельствах, а кроме того устав и промерзнув до крайности, они уже не так активно вычерпывали воду, все меньше разговаривали, все больше поддавались безразличию. Сидя по колено в ледяной воде, они один за другим впадали в ступор.
И Питер тоже. Он вдруг понял, что думает про Тесс, про девушку, которую не видел и с которой не говорил шесть лет, но память о которой была по-прежнему свежа. Почему, гадал он, именно сейчас, через столько лет, она вдруг решила ему написать? Ее письмо, аккуратно сложенное в нагрудном кармане, говорило о многом, но почти ничего не сообщало. «У меня все неплохо, — писала она в конце. — Правда, неплохо».
Кто-то ткнул его локтем в бок.
— Питер! Эй, проснись же!
Питер неохотно разлепил глаза, покрасневшие от соли, и обнаружил, что уже сгустились сумерки. Вокруг угрожающе шипели волны, увенчанные белыми бурунчиками. Остальные привалились друг к другу. Дядька говорил ему прямо в ухо:
— Питер, дружище. Спать нельзя, нужно двигаться, причем всем. Если будем двигаться и проживем ночь, нас, скорее всего, подберут. Если закемарим — нам конец. Питер, ты меня слышишь?
