– Нет, Чиун, – Римо повернулся к стрелку. – Опусти оружие. Пожалуйста.
Разве нельзя договориться как-то иначе?
– Иначе – никак нельзя, – промолвил Чиун.
– Именно. В кои-то веки этот олух прав, – сказал стрелок. – Ну-ка, уйди с дороги! На чьей ты, черт возьми, стороне?
– Да, Римо, скажи нам, – подхватил Чиун. – Ты на чьей стороне?
Стрелок навел на него пистолет. Чиун стоял под дулом как вкопанный, закрыв глаза. Стрелок медленно надавил на курок.
Римо в отчаянии выкрикнул что-то и, подчиняясь рефлексам, которые столько лет вырабатывал у него Чиун, двинулся на стрелка.
Человек со шрамом, развернувшись, выстрелил в Римо. Пуля просвистела мимо.
– Ну, малыш, ты сам напросился, – сказал стрелок и снова выстрелил.
– Ты и в меня?..
Удар пришелся стрелку точно в грудную кость. Кость сломалась. И это было только начало. Сила удара сотрясением отдалась по всему телу, положив почин цепной реакции ломающихся костей, распадающихся в желе мышц.
Стрелок со шрамом застыл и бесконечно долгое мгновение стоял недвижно.
Распались кости черепа, искаженное болью лицо, казалось, смягчило свое выражение. А потом он рухнул на пол, как высыпается из рваного мешка картошка.
Последнее, что видел стрелок, была надвигающаяся на него пустая ладонь Римо. Последнее, что он слышал, был голос Марии, и ему стал ясен смысл ее предсмертных слов:
– К тебе придет человек. Мертвый, поправший смерть, он принесет тебе гибель в пустых руках. Он будет знать, как тебя зовут, ты будешь знать его имя, и имя это явится тебе смертным приговором.
Он не почувствовал, как словно выскальзывает из тела. Нет, но сознание его сгустилось и стало сжиматься в мозгу, все туже и туже, все плотней, пока не сделалось как бы величиной с горошину, потом с булавочную головку, потом с точку невыразимо крошечную, с атом. И когда стало ясно, что дальше уже не уменьшиться, оно все равно продолжало сжиматься и сжиматься.
Но стрелку было все глубоко безразлично. Самая суть его существа влилась в темноту такую густую и черную, что и вообразить было невозможно, а непонимание того, где он и что с ним, было гораздо, гораздо лучше, чем понимание.
– Я его убил, – сдавленно произнес Римо. – Я убил своего родного отца.
Из-за тебя.
– Мне очень жаль, Римо. Мне очень жаль, – сказал Чиун.
Но Римо не слышал его. Он все повторял и повторял одни и те же слова жалким тихим голосом, как маленький мальчик:
– Я убил его!
