Можно надругаться над всем, что нам дорого – все мы поголовно на этой земле язычники, потому что идеализируем массу материальных вещей, но всегда найдутся те, кто восстанавливает порушенные святыни, найдется мастер, найдутся мудрые старейшины.
И я стала неистово молиться Богу, проплывая над единственным местом в мире, где осталась наша этническая родина, сузившаяся до крошечных пределов, с которых сойти просто некуда.
Я просила Бога, чтобы он скинул с нас невыносимое бремя зависеть от политиков – зачастую извращенцев, избавить нас от жестокой судьбы быть разделёнными на две части вокруг Хребта, который на самом деле есть НАШЕ КРЕПКОЕ СТРОПИЛО ПОЗВОНОЧНИКА!
Еще я просила Бога дать нам любовь друг к другу – надменным снобам и несчастным беженцам, потому что дети и тех и других – единое племя.
– Если ты не дашь нам всего, о чём молю Тебя, то можешь сбросить нас сейчас в одну из пропастей под нами, потому что невыносимо жить иначе!
Бог не сбросил нас в пропасть, но дал мне ощущение птицы, парящей высоко в небе, над крышей мира…
А вскоре мы уже кружились над южной столицей.
VI.
Мы долго кружились над городом, то ли запрашивая Тбилиси о посадке в стойко независимой уже шесть лет Южной Осетии, то ли выбирая для тяжёлой статуи место поближе к театру, пока, наконец, не приземлились на стадионе.
Вертолёт мгновенно был облеплен ребятишками, среди которых прыгали совсем малыши, не знавшие войны. Они не подозревали, что такой же «рыжик», как прозвали его в городе, приносил кровь и смерть.
А мы не подозревали, что мужчины, наблюдая за нашим кружением, сжимали кулаки и мечтали о «стингерах», и у кого-нибудь из защитников города могли сдать нервы от плохих воспоминаний.
Те, кто бросился нам навстречу, ждали нас уже не менее четырёх часов, и вместо приветствий у них вырвалось: «Стол остыл совсем!»
И вскоре мы оказались при входе в небольшой зал научного института, где, сомнений не было, нас ждал прекрасно накрытый осетинский стол – по три пирога на блюдах, мясо, фрукты, молодое вино, пиво древних Нартов и, конечно, русская водка.
Старейшины стали занимать свои места, молодые – свои позиции для обслуживания их.
Трибун, на мгновение забывшись, пригласил и меня, на что я с холодным достоинством ответила, что не припомню, когда в доме моего отца я сидела бы со старейшинами за одним столом.
Все закивали, одобряя мое классическое кавказское воспитание, а парни мигом собрали мне пышный «хай»– «долю», положив сверх меры сладких фруктов.
