Гроссман пробыл у летчиков два дня и подробно записал все, что они рассказали о себе и о ставшем знаменитым бое. Записал, кто кого сбил, записал то, что Еремин рассказал о тактике, — например, как они старались любой ценой сохранить пары, записал замечания летчиков о немецких самолетах — «“мессер” похож на щуку», «Ю–87 сразу узнал, ноги торчат, нос желтый». Спросил он летчиков и об их отношении к воздушному тарану. Алеша Соломатин, «маленький, белый, широкий»,[156] считал таран геройством, но остальные не придерживались на этот счет такого мнения, считая, что сменять свой самолет на немецкий — проще простого и геройства никакого тут нет, геройство в том, чтобы сбить больше и при этом уцелеть самому. Эти летчики уже научились воевать, им не требовалось, жертвуя собой и самолетом, таранить немца. Каждый из них кратко рассказал о себе, но больше им хотелось говорить о только что погибшем, любимом всеми товарище — Демидове. Обмывая свои ордена, они подняли первый тост за Сталина, второй — за Демидова, который «в Москве жил на Сущевском валу и учился на артиста». Демидов все время пел песни, «любил петь и летать». Он был на пару лет постарше Соломатина и других ребят и относился к ним как старший брат — в воздухе проверял, все ли с ними в порядке, не отстали ли. «Батя», командир полка Николай Баранов, вручая ордена, плакал, вспоминал Демидова.
Эти молодые летчики-истребители, с которыми Гроссман провел совсем немного времени, произвели на него такое сильное впечатление, что через несколько лет, работая над своим знаменитым романом «Жизнь и судьба», он вывел их в нем под теми же именами — точнее, конечно же использовал их имена и образы для героев своего романа. Нашлось в романе место и для погибшего Демидова. К этому времени в живых из семерки остались лишь ее командир Борис Еремин и Саша Мартынов. Если бы не тот знаменитый бой, не статьи в «Правде», не записная книжка Гроссмана, люди из которой перешли в великий роман «Жизнь и судьба», погибшие на войне боевые товарищи Еремина — Скотной, Король, Запрягаев, Седов и Алеша Соломатин — так и остались бы безвестными, как десятки миллионов других, не вернувшихся домой.
После нескольких недель голодного ничегонеделания в Разбойщине 586-й полк наконец-то получил приказ о перебазировании. Но какой приказ! «Настроение у всех резко упало, да иначе и не могло быть»,[157] — записала Нина Ивакина, которой подопечные сейчас казались детьми, у которых отняли любимую игрушку. Москва, как им объяснили, была впереди, а пока требовалось показать себя на второй линии противовоздушной обороны, охраняя Саратов от немецких бомбардировщиков, которые теоретически могли над ним появиться. Саратов, хотя и имел ряд важных объектов, был в тылу и пока что бомбардировкам не подвергался. С точки зрения летчиц, такой приказ мог означать лишь одно: им не доверяют более серьезную боевую работу. Что поделать, приказу нужно подчиниться. Они начали подготовку к перелету на аэродром Анисовка, с которого предполагалось осуществлять оборону Саратова.
