Отправили доклад, который привел в восторг начальство, вплоть до самого высшего: Яковлеву позвонил Сталин, сказавший: «Видите! Ваши самолеты показали себя».[154] Командующему ВВС Юго-Западного фронта был дан приказ встретиться с летчиками, выяснить все обстоятельства столь уникального по тем временам победного боя и наградить их. Начались звонки, бесконечные вопросы, потянулись корреспонденты. Дали ордена. Но важнее орденов было то, что теперь они поняли: немцев можно бить. День 9 марта сорок второго года стал для Еремина и его ребят поворотным моментом войны.
Получив короткий репортаж о бое от своего корреспондента с Юго-Западного фронта, главный редактор «Красной звезды» Давид Ортенберг напечатал его крупным шрифтом на первой полосе. В полк Баранова отправили корреспондента, который через несколько дней передал подробную статью. Чтобы отправить ее в номер, требовалась виза Сталина, однако тот все не давал ее: обстановка на фронте осложнилась, и статья, видимо, была не ко времени. Наконец разрешение было получено, и, как только вышел номер со статьей, к Ортенбергу в кабинет буквально ворвался Борис Король, замначальника фронтового отдела газеты. «Да это же мой родной брат, Дмитрий Король!» — объяснял он об одном из летчиков семерки, и все обрадовались, «как будто отважный летчик был и нашим родственником[155]…»
О необыкновенно успешном бое просили писать еще, и к Баранову потянулись корреспонденты. Среди них, собравшихся, чтобы записать подробности боя, вошедшего в историю как «бой семи против двадцати семи» (хотя точного количества немецких самолетов никто не мог знать), и сфотографировать его молодых симпатичных участников, был корреспондент газеты «Красная звезда» на Юго-Западном фронте Василий Гроссман.
Этот человек в круглых очках на типично еврейском лице, с широкой талией, на которой смешно выглядел красноармейский ремень, стал лучшим советским военным корреспондентом Великой Отечественной войны. Безусловно, еврей-интеллигент не вызывал в военных такого автоматического доверия, как, например, молодцеватый голубоглазый Александр Твардовский, в будущем большая литературная фигура, а в то время — уже довольно известный поэт и сотрудник газеты Юго-Западного фронта. Однако стоило Гроссману заговорить с человеком, начать задавать ему вопросы, все недоверие исчезало, и у занятого человека появлялось время для разговора. Почему Гроссман, человек с нелегким характером, умел так расположить к себе людей, никто из его коллег точно не знал. Безусловно, большую роль играло то, что он никогда не записывал то, что ему рассказывали. Обладая необыкновенной памятью, он, кивая головой и глядя в лицо собеседнику, только слушал, а потом, когда его коллеги отправлялись спать, записывал все услышанное химическим карандашом в блокнот. И самое главное, Гроссман был безрассудно смел.
