— Что это такое? — спросил Курбский, указывая на пряженцы.
— Сластены, гостинцы.
— Вижу, что не ржаной хлеб. Но для кого это?
— Для тебя, милый княже, все для тебя. Отведай-ка: во рту тают.
Чтобы не обидеть мальчика, Курбский отломил кусок печенья и сунул в рот.
— Ну, что, невкусно разве? — спросил Петрусь с той же усмешечкой.
— Очень даже вкусно. Спасибо, братику. Но с чего тебе вдруг вздумалось?
— Не мне вздумалось.
— А кому же?
— Сам не догадаешься?
— Как же мне догадаться? Никому здесь, кроме тебя, на ум не придет угощать меня сластями.
— Здесь, в лагере, пожалуй, что и нет. Ну, а по соседству, примерно в Новеграде-Северском…
Курбский так и обомлел.
— В Новеграде?.. — пробормотал он.
— Ну, да, в замке: от города-то камня на камне не осталось.
— Но и там я ни души не знаю…
— Ой ли? Не знаешь даже Марьи Гордеевны Биркиной? А она-то, голубушка, нарочно еще сама для тебя потрудилась, пекла своими белыми ручками…
Курбскому стоило не мало усилия над собой, чтобы не выдать своего душевного волненья.
— Теперь припоминаю, — сказал он с притворным равнодушием, но глубоко переводя дух. — Одно время она состояла при панне Марине Мнишек и видела меня с царевичем у старшей сестры ее, княгини Вишневецкой; а потом уехала со своим дядей, купцом Биркиным, сюда, в Северскую землю…
— Ну, вот, а прознавши, что и ты тоже здесь, — подхватил Петрусь, — прислала тебе сладкую весточку: сердце сердцу весть подает.
— Полно вздор городить! Прислала просто по доброй памяти. Но с кем! Ведь ни в замок, ни из замка никого не пускают.
— Доброй волей не пускают, а коли у кого есть своя лазейка, так кто тому запретит?
— А! Вот что! Ну, ну, говори дальше.
— Заметил ты, княже, может, молодчика, одних, почитай, лет со мной, что толкается тут меж палаток с коробом всяких сластей: пряников, рожков, орехов, винных ягод? Трошкой звать.
— Нет, не приметил.
— Где ж тебе, вельможе, замечать всякого смерда! А я-то с этим Трошкой давно уж дружбу свел.
— Потому что сам куда лаком до сластей?
— Оба мы с ним лакомы: я — до его сластей, а он — до моих рассказов об удальцах-запорожцах.
— Так этот-то Трошка и пробирается сюда из замка.
— Он самый. До вчерашнего дня он сказывался крестьянским сыном из ближней деревушки Дубовки: живет-де там у торговки-тетки и приходит-де оттоле каждый день со своим товаром. Ноне же отвел меня к сторонке, чтобы никто, значит, не подслушал.
— Ты, Петрусь, говорит, меня, ведь, не выдашь?
— Зачем мне, говорю, тебя выдавать? Мы же с тобой друзья-приятели.
