«Ничего, ничего, — подбадривала она себя. — Хлебушка поем да кипяточком запью. Ножки и побегут».
Вдруг будто гром ударил в комнате. Пол так тряхнуло, что Глаша упала с табуретки. В ту же минуту сделалось ослепительно светло.
Глядит — а стена отделилась от потолка и разваливается на части.
«Снаряд! — подумала Глаша. — Фашистская артиллерия ударила!»
Каким-то чудом уцелела полка. На ней по-прежнему белел пакетик.
Глаша, охая от ушибов, медленно поползла к полке. Взять хлеб.
И только теперь заметила, что в противоположном конце комнаты начался пожар.
Ахнула тётя Глаша...
Горела её сумка с письмами. Это расплескался и вспыхнул керосин из коптилки.
Глаша повернула назад.
Стащила со стола сумку, а она уже вся в языках пламени.
Глаша навалилась на этот костёр, стала тушить огонь.
Обнимая сумку, выскочила на улицу.
Здесь, в сугробе снега, дотушила пламя.
И сразу вспомнила про хлеб.
Но ни полки уже, ни пакетика. Всё завалено битым кирпичом...
Почтальон Петрова, с ожогами на лице и руках, в обгоревшем ватнике, вышла на работу.
«Нет, не разнести писем!» Она прислонилась к забору. Сумка выпала из её рук.
Мимо, гудя и завывая, промчались пожарные машины.
Тётя Глаша даже руку не подняла, не попросила помощи.
«Пожарные не имеют права останавливаться. Где-то там горит или, быть может, надо спасать людей».
Из-за угла показался грузовик.
Глаша приободрилась.
— Стойте, товарищи, стойте! — Она размахивала письмом с обгоревшими уголками. — Мне бы только до госпиталя!
Грузовик был полон солдат, и командир, повернувшись к Глаше, постучал пальцем по своим часам: мол, некогда!
Глаша поняла, что солдаты спешат в бой.
Машина у них была пятнистая. Такие машины — невидимки для врага.
А время шло...
Глаша с замиранием сердца подумала:
«Где взять силушки, как же доставить письмо?.. Ах, Кулеш, ведь вот оно, твоё спасение! Только поспеет ли к тебе?»
По улице брели двое — старик и девочка. Впрягшись, тянули санки.
На санках чайник с водой — всего только и груза, но старик и девочка трудились вдвоём.
Остановились передохнуть.
«А ведь ей годочков семь-восемь! — Глаша улыбнулась девочке. — Да и глазёнки смекалистые... — И тут же с волнением подумала: — Такая может выручить».
— Девочка, хочешь быть почтальоном?
Ребёнок деловито сморщил брови:
— Это как? По-правдашному?
Тётя Глаша кивнула:
— По-правдашному. Вот письмо. Надо снести в госпиталь раненому.
Ребёнок подержал письмо.
— Знаю, где госпиталь. — И вдруг лукаво прищурился: — А я и не девочка вовсе! — Он высвободил из тёплого платка лицо: — Глядите, я мальчик. Я Ванюша!
